уже четыре года, как я дважды в день приезжаю в эту затерянную в глуши школу, чтобы отвезти и забрать моих маленьких мальчиков.
С сентября по июль я ношу один и тот же длинный черный пуховик, как будто живу в Канаде. С сентября по июль я мерзну до костей. В Брюсселе не так холодно, но всегда сыро.
Мне все время кажется, что это низкое серое небо, в конце концов, раздавит меня.
Видение двух белых мохнатых созданий, великолепных и ярких, было как луч надежды. Я внимательно рассматривала их целый год у школьных ворот. Они смирно сидели без поводка. Как два близнеца: молча, не ссорясь. Я любовалась ими, когда их ласкали дети.
Меня никогда не привлекали собаки. Все знают золотистых ретриверов, но только не я. Позже я без конца повторяла: «Нет, Ироко не длинношерстный лабрадор, а голден. Золотистый ретривер». А в тысяча первый раз я предпочла оставить людей в неведении.
Сегодня я поймала себя на мысли, что еду в школу в надежде увидеть этих собак, двух голденов.
Конечно, когда дети бросаются к вам в объятия, это дорогого стоит, но меня тошнит от всех этих полдников, встреч у школы, от разговоров школьных мамаш, от историй в туалетах и в столовой.
Мое истинное, мое тайное наслаждение теперь они. Два золотистых ретривера.
Однажды у нас появилась собака
Брюссель, сентябрь 1999 года
Наш брак постепенно распадался, и дети страдали все больше и больше. Я вспомнила о двух золотистых ретриверах у школьных ворот.
Нет, я не думала, что собака уладит ситуацию. Я прекрасно знала, что новый жилец только ускорит распад семьи, когда она рушится.
По правде говоря, я вовсе «не думала». Я «хотела», и все. Хотела Ироко.
Вернер часто, почти на каждой неделе, повторял нам, что его отец умер, когда ему было одиннадцать лет. Но он реже говорил детям о том, что смерть отца разлучила его с его собакой, которую его мать не смогла оставить.
Поэтому для Вернера Ироко стал самым дорогим подарком. Ироко, могу ли я сегодня утверждать, что ты сохранил целостность нашей семьи. Не взаимопонимание, а спаянность.
Сколько раз ваш отец повторял: «Ироко счастлив, когда мы все вместе». И он был прав.
Разве мы пошли бы все вместе на пляж или гулять в лес без Ироко?
Нет.
Эти моменты, эти восхитительные моменты, когда вы возвращались из школы и бежали в мою комнату, а Ироко, расталкивая вас, первым прыгал на кровать. Ночью во время грозы, когда Ироко, дрожа, прибегал к нам, и вы, Пауло и Клаудио, спускались из своих комнат, чтобы успокоить его, или когда Ироко засыпал на кровати, а вы на полу.
В эти моменты я спрашивала себя, а нужны ли нам все квадратные метры нашего дома, поскольку истинные моменты счастья сосредотачивались на одной кровати.
Ироко был ревнив, и вы часто вешались на меня только с той целью, чтобы он прибежал. Он превращал недостатки в достоинства: его ревность восхищала нас. Он был нашим «сладким», нашей «лапочкой».
Мы радовались, когда у нас был насморк. Ироко был нашим доктором.
Пауло и Клаудио, Ироко научил вас бескорыстно любить, не боясь отдавать, ничего не ожидая взамен, не требуя платы за мимолетное счастье.
Вы