запускала озвучки и следила за микрофонами, но все её мысли были в их старой квартире, где жил и умер Маратик.
Она мысленно совершала прыжок к тумбе и отталкивала братика, отталкивала телевизор, отталкивала отца. Иногда прошлое искажалось до неузнаваемости. Например, стёрлись ковёр и корпе, а вместо них пол раскинулся паркетной ёлочкой, как в доме Ирины Рудольфовны. Большая и плавная мать бледным пятном возникала в памяти не в своей одежде. То на ней был бабушкин халат-кимоно, то выцветший трикотажный костюм исторички, а иногда она и вовсе входила в комнату в пиджачке и клетчатых брючках Канарейки.
Отец в этих воспоминаниях был даже не человеком, а злым духом. Мультяшный дятел изгалялся, Маратик пел, и не отец, а призрак неизменно тянулся к телевизору.
Катя как будто оказалась в прошлом: у неё в руке пульт, одно движение – и дятел замолк. Телевизор не упал.
Какое-то время она не понимала, где сон, а где явь. Увидела удивлённое лицо Канарейки, услышала оглушительный гром из колонок, которые машинально поставила на максимум, когда мысленно спасала Маратика. Звуки били в кирпичные своды подземелья и бомбёжкой обрушивались на головы зрителей. Такого грома ещё никто не слышал. Казалось, даже актёры на сцене застыли истуканами, словно гром вышел из-под контроля и, чтобы выжить, нельзя двигаться.
Одно прикосновение к бегунку – и всё становится на свои места. Зрители не сводят глаз с белого лица Полины. В свете софитов она выглядит странно взрослой.
– Постой, – говорит Полина со сцены сначала тихо, словно гром ещё может вернуться и ударить по новой. – Постой! Дай мне поглядеть на тебя в последний раз.
Она касается пальцами лица одноклассника и заглядывает ему в глаза. Кате кажется, что так врачи осматривают больных.
– Ну, будет с меня! Теперь бог с тобой, поезжай. Ступай, скорее ступай!
– Нехорошо что-то! Не задумала ли ты чего? Измучусь я дорогой-то, думавши о тебе, – сказал партнёр по сцене и сделал шаг назад.
– Ничего, ничего! Поезжай с богом!
Катя запустила шум дождя.
Она поняла, что, кроме Полины, её никто не винил в смерти Маратика. Как так вышло? Что ни родители, которые сейчас ей казались совсем чужими, ни злющая Аманбеке не обвиняли её в смерти братика, а добрая и приятная во всех отношениях Полина – с ходу приговорила.
“А что, если это Маратик через неё пытается заговорить со мной? Что, если это он считает меня виноватой?” – подумала Катя.
3
Аманбеке гадала. Она сжала кулак, который из-за перстней с камнями казался тяжёлым и даже будто бы мужским. И мысленно задала гадальным косточкам вопрос, который не давал покоя последние несколько лет: “Когда у Тулина родится сын?” Встряхнула рукой, из кулака на изрезанную клеёнку вылетели косточки с подсохшими ошмётками абрикоса. Аманбеке шёпотом попросила Аллаха помочь ей и принялась складывать косточки в неравные кучки.
В комнату с визгом вбежали две смуглые девчонки. Та, что помельче, с ногами