на вопросы никогда не отвечал сразу.
– Как величать-то тебя? – спросил его Кузьма, в первый раз зайдя в школу.
Солдат прищурился, подумал.
– Без имени и овца баран, – сказал он наконец не спеша. – Но спрошу и я вас: Адам – это имя ай нет?
– Имя.
– Так. А сколько же, к примеру, народу померло с тех пор?
– Не знаю, – сказал Кузьма. – Да ты это к чему?
– А к тому самому, что нам этого отроду не понять! Я, к примеру, солдат и коновал. Иду недавно по ярмарке – глядь, лошадь в сапе. Сейчас к становому: так и так, ваше высокоблагородие. «А можешь ты эту лошадь пером зарезать?» – «С великим удовольствием!»
– Каким пером? – спросил Кузьма.
– А гусиным. Взял, очинил, в жилу становую чкнул, дунул маленько, в перо-то, – готово. Дело-то, кажись, просто, ан поди-ка, ухитрись!
И солдат лукаво подмигнул и постучал себя пальцем в лоб:
– Тут еще есть смекалка-то!
Кузьма пожал плечами и смолк. И, уж проходя мимо Однодворки, от ее Сеньки узнал, как зовут солдата. Оказалось – Пармен.
– А что вам задано на завтра? – прибавил Кузьма, с любопытством глядя на огненные вихры Сеньки, на его живые зеленые глаза, конопатое лицо, щуплое тельце и потрескавшиеся от грязи и цыпок руки и ноги.
– Задачи, стихи, – сказал Сенька, подхватив правой рукой поднятую назад ногу и прыгая на одном месте.
– Какие задачи?
– Гусей сосчитать. Летело стадо гусей…
– А, знаю, – сказал Кузьма. – А еще что?
– Еще мышей…
– Тоже сосчитать?
– Да. Шли шесть мышей, несли по шесть грошей, – быстро забормотал Сенька, косясь на серебряную часовую цепочку Кузьмы. – Одна мышь поплоше несла два гроша… Сколько выйдет всего…
– Великолепно. А стихи какие?
Сенька выпустил ногу.
– Стихи – «Кто он?».
– Выучил?
– Выучил…
– А ну-ка.
И Сенька еще быстрее забормотал – про всадника, ехавшего над Невой по лесам, где были только
Ель, сосна да мох сядой…
– Седой, – сказал Кузьма, – а не сядой.
– Ну, сидой, – согласился Сенька.
– А всадник-то этот кто же?
Сенька подумал.
– Да колдун, – сказал он.
– Так. Ну, скажи матери, чтоб она хоть виски-то тебе подстригла. Тебе же хуже, когда учитель дерет.
– А он ухи найдет, – беспечно сказал Сенька, снова берясь за ногу, и запрыгал по выгону.
Мыс и Дурновка, как это всегда бывает со смежными деревнями, жили в постоянной вражде и взаимном презрении. Мысовые считали разбойниками и побирушками дурновцев, дурновцы – мысовых. Дурновка была «барская», а на Мысу обитали «галманы», однодворцы. Вне вражды, вне распрей находилась только Однодворка. Небольшая, худая, аккуратная, она была жива, ровна и приятна в обращении, наблюдательна. Она знала, как свою, каждую семью и на Мысу