зрения многих читателей, моя книга «О сущности» лишена основы, потому что они полагают, что знать, что такое реальность, невозможно без предварительного исследования того, что́ мы можем знать. Если говорить об отдельных конкретных проблемах, это действительно так. Но утверждать вообще, что это требование относится к знанию реальности как таковой, есть нечто иное. Такое утверждение выражает идею, которая в разных видах воодушевляла почти всю философию Нового времени, от Декарта до Канта: идею «критицизма». Фундаментом всякой философии служит критика: установление того, что́ возможно знать. Однако я думаю, что это утверждение неточно. Разумеется, исследование реальности вынуждено обращаться к определенным концептуализациям того, что такое знание. Но заключается ли в такой необходимости какое-либо предшествование? Не думаю, потому что не менее верно, что исследование возможностей знания неосуществимо и на самом деле никогда не осуществлялось без обращения к определенной концептуализации реальности. В работе «О сущности» содержится множество утверждений относительно возможности знания. Но, в свою очередь, не подлежит сомнению, что исследование знания и его возможностей подразумевает множество понятий о реальности. Дело в том, что ни внутреннее первенство знания перед реальностью, ни первенство реальности перед знанием невозможны. Знание и реальность по самым своим корням тесно и строго сродни друг другу. Нет никакого первенства одного перед другим. И это так не просто в силу фактических условий нашей исследовательской работы, но в силу внутреннего и формального условия самой идеи реальности и знания. Реальность есть та формальная характеристика – та формальность, – сообразно которой постигнутое есть нечто «в собственном смысле» (en propio), некое «само по себе» (de suyo). И знать означает схватывать нечто в соответствии с этой формальностью. Очень скоро я вернусь к этим идеям. Так что предполагаемое критическое предшествование знания по отношению к реальности, то есть к знаемому, представляет собой, по сути, не что иное, как опасливое колебание перед самим начинанием философствования. Это подобно тому, как если бы некто, желая открыть дверь, в течение долгих часов изучал движение мышц своей руки: скорее всего, он никогда так и не откроет двери. По сути, эта критическая идея предшествования сама по себе никогда не приводила к знанию реальности, а когда ей удавалось это сделать, она, как правило, была этим обязана собственной неверности по отношению к критике. Это и не могло быть иначе: ведь знание и реальность сродни друг другу по своим корням. Поэтому опубликовать эту книгу об интеллекте после того, как было опубликовано исследование о сущности, не значит заполнять пустоту, утолять неудовлетворенную потребность. Напротив, это значит на деле показать, что исследование знания не предшествует исследованию реальности. Так что «после», о котором я выше говорил, – не просто фактическая констатация, но активная демонстрация обдуманно негативного отношения к любой критике знания как предварительной основе изучения реального.
Но это еще не все. Я использую