армии и государственного аппарата, ибо никто кроме него подобной услуги оказать стране не мог.
Когда всё закончилось, Гонзалес лично провожал его в аэропорт, точно также, как и встретил его много лет спустя. А потом долго махал белым платком уходящему на взлёт самолёту, и вытирал им слезу, скатившуюся на ус по массивному носу. Тогда президент был очень стройным и обаятельным молодым человеком, с заметной наружностью, способным вести за собой тысячи и тысячи человек… Президент принадлежал к числу людей, которые мало меняются со временем. Разве что теперь он потолстел и слегка полысел. Но после расставания в аэропорту у Харитонова сложилось впечатление, что его провожала вся страна. Когда Гонзалес встретил его, такого впечатления не возникло. Всё же тогда он имел больше сторонников и единомышленников, и тогда он ещё не был вдовцом.
А что чувствовал Харитонов, покидая ту землю, на которую он ступил недавно вновь? Наверно лишь только то, что он выполнил свою миссию. Нет, не то, что помог защитить тысячи жизней от прихотей жестокого тирана, и не то, что способствовал установлению демократичной, ценящей жизнь и свободу человека власти. Даже не чувствовал, что совершил подвиг или повлиял на ход истории. Всё это было лишь частью его профессии.
Он был начисто лишён тщеславия и даже присущей специалистам высокого уровня профессиональной гордости. Его мозг, живший исключительно мыслью, вообще не ведал ни худших, ни лучших человеческих чувств.
Лишь недавно, к шестидесяти годам, он начал осознавать, что здесь, в этой банановой республике, и в десятке других таких же, он доказал народам, что диктаторы не всесильны, власть их далеко не незыблема, и с одним диктатурским режиом можно покончить и без установления нового. Он был ассом разведки такого уровня, что вряд ли кто-нибудь мог сделать это кроме него.
Но почему-то даже теперь он не радовался этому. Да, доказал. Но он не мог ответить на главный вопрос – кто такой Кондрат Архипович Харитонов? Это автомат по устранению тиранов и осчастливливанию народов, или всё-таки человек?
Если он задался таким вопросом, он уже не автомат. Автоматы не знают противоречий, они только сбиваются с программы. Значит, он всё-таки может быть человеком, которым он себя не ощущал. Настоящего Человека, прожившего жизнь не зря, делает таковым человечность – любовь к людям, сострадание, отзывчивость, чуткость. Но он никогда не переживал всего этого. Им руководила лишь мысль, осмысленная цель, пусть и благородная, но бездуховная. Любил ли он когда-нибудь и кого-нибудь? Наверно, всё-таки да. Он органически ненавидел, если можно говорить о столь сильной эмоции, любую несправедливость, угнетение, насилие, боль. Где-то в глубине своего сознания он мечтал навсегда покончить с ними. Но он приучил свою мысль не выходить за пределы своей миссии, задания, конкретной операции.
А люди? Любит ли кто-нибудь его самого? Наверно, да. Но как можно сердцем полюбить человека, которого не знаешь? Которого не понимаешь, даже если