жареной курицей. Но Клэренс говорил о том, что происходит наверху, в узких номерах, за плотными шторами.
– Это шутка, Гвен, – сказал Клэренс.
– Дай мне подумать, – колебалась она.
– Мы с тобой всерьез встречаемся уже два года, – уговаривал тот.
– Знаю.
– И сегодня особый вечер.
Мама посмотрела на него, такого красивого в синем костюме, всегда синем, никогда – черном. Черный костюм предназначался для работы, когда Клэренс маячил за плечом отца, обучаясь работе начальника похоронного бюро. В журнале мамино бледно-желтое платье с рукавами-фонариками и завышенной талией казалось элегантным. Готовое же не особенно нравилось, но она столько времени потратила на чертеж на кальке и обработку петель, что не могла его выбросить всего лишь из-за сборок на вороте и неудачного кроя.
Мама отвела взгляд и заметила красную гвоздику на сиденье рядом с Клэренсом.
– Ты потерял бутоньерку.
Она взяла гвоздику, вытащила шпильку из отворота его пиджака и принялась деловито прикреплять цветок на место. По радио Смоки Робинсон [10] жаловался, что «лучше вообще не пробовать меда, чем попробовать всего каплю».
Клэренс схватил маму за запястье – не слишком сильно, без угрозы, но крепко.
– Я уже оплатил номер.
– Оплатил?
– Я хотел побыть с тобой наедине в каком-нибудь приятном местечке.
Мама проговорила:
– Сегодня вообще-то Вечер белого танца. Ты берешь на себя слишком большую инициативу.
– В этот вечер девушки приглашают парней на свидание, но это не значит, что парни должны сидеть без дела.
Он улыбнулся. Зубы были ровные и белые, как мраморные надгробия.
– Хорошо, тогда позволь я приглашу своего кавалера, – сказала мама. – Давай помолвимся, а потом поедем в «Паскаль».
– Что-что?
– Ты возьмешь меня в жены?
Клэренс отпустил ее запястье, словно в буквальном смысле отказываясь от ее руки. Потер подбородок и мягкие волоски, которые начали на нем расти. Выглянул в окно. Мама начала нервничать, не перегнула ли палку. Она поставила на кон не только свои сердце и гордость. Отец работал на отца Клэренса, и мамины отношения с этим молодым человеком были выгодны для ее отца. И вообще, если не за Клэренса, то за кого выходить? В этом году она выпускалась из школы.
– Ты не хочешь быть со мной? – прошептала тогда мама.
Наконец парень ответил:
– Еще как хочу! Просто я немного иначе представлял себе нашу помолвку. Ну и ладно, давай помолвимся. Вот мы уже и помолвлены. Хорошо?
Мама кивнула и вся обмякла от облегчения.
Клэренс завел машину, и они поехали в «Паскаль».
И вот Клэренс остался в прошлом, и на маме снова было то же самое желтое платье, сшитое своими руками, и не потому, что начало ей нравиться, а потому что завышенная талия помогала скрыть изменения в фигуре. Она боялась признаться Джеймсу о задержке в четыре недели. Всем известно: такую новость сложнее всего сообщить мужчине, даже если он твой муж. А мой отец был