Мы обнимем смерть. Девин Мэдсон

как змеи, покрывали все – от пола и до балюстрады огромной лестницы. То, что я сначала приняла за пестрый ковер, оказалось толстым слоем гниющих цветов. Гигантские синие и радужно-пурпурные цветы распадались в прах на когда-то деревянном полу, превратившемся теперь в земляной.

      Взяв две свои палки в одну руку, я нагнулась и подобрала цветок, оказавшийся куда тяжелее, чем я ожидала. Цветы на дереве тоже выглядели тяжелыми, оттягивали ветки вниз, как плоды.

      – Это что? – спросила я.

      – Дерево.

      Я выпустила переливающийся цветок, он шлепнулся в воду, а я взглянула на Кочо.

      – Дерево? Столько болтовни про души и прогнивший род, и таков твой ответ?

      – Другого у меня нет. Иди. Тебе наверх.

      Кочо пробирался через это болото по тропинке из гладких камней. Останавливался на каждом, спихивал сандалией гнилые цветы, бормоча, что они будут скользкими под моими палками. Пока он трудился, я смотрела, как поверхность воды колышут капли дождя, который здесь звучал музыкальнее, чем снаружи.

      Шлепки жирных капель сопровождали нас всю дорогу по лестнице. Она обвивала огромное царственное дерево, каждый вырост на узловатом стволе напоминал черты старческого лица.

      Наверху лестница разветвлялась в два коридора.

      – Сюда, – сказал Кочо, свернув в один из них.

      Когда мы отошли от дерева, запах быстро угас, словно был чересчур тяжел, чтобы нас преследовать, и я снова при каждом вдохе задыхалась от пыли и старых благовоний. Если бы не мерцающая пыльца, оставшаяся на пальцах, все это показалось бы мне игрой воображения.

      – Вот, пришли. – Кочо остановился у двери, ничем не отличавшейся от других, лишь одна бумажная панель отсутствовала – гнилой зуб в ровной улыбке. – Я велю принести чистый матрас для сна. Кормят тут три раза в день, а когда ты понадобишься хозяину, кто-нибудь тебя отведет.