таким путем повели”. Удивительно, правда? – в его глазах блеснула насмешка. – Вот отсюда и идут ложные представления, что Сцерра зло. Но они скорее хаос и тьма. Ночь есть зло, по-твоему?
Я покачала головой.
– Верно. Это просто явление. Такое же, как день, только диаметрально противоположное.
– Значит, ты считаешь, в Темном Немирье нет пыток?
– Я такого не говорил, – лукаво ухмыльнулся Личи. – Я склонен думать, что Владыки сами никого не лелеют и не карают. Владыки отвечают запросам приходящего. Ты грешил и искренне считаешь, что заслужил посмертные пытки длиною в вечность? Ну, воля твоя, что ж поделать… Но для толпы все надо упрощать, ты же понимаешь. Вот и сводят к черному и белому.
Я задумчиво покивала.
– Ладно, хорош лясы точить без музыки. Чего бы такого спеть?
Личи поднялся, хитро посмеявшись, перебрал струны и начал наигрывать веселенький мотивчик. Только начал. Но сидевший за соседним столом Майрэ, отставив кружку и устало вздохнув, проговорил:
– Прежде чем вы начнёте, я бы хотел напомнить…
Видимо, молодой капитан стражи мог узнать эту песню с первых нот. Прозвучали его слова почти безнадежно. Личи, обернувшись, внимательно и почтительно на него посмотрел. Но наигрывать вступление не перестал.
– Вы… позволите? – уточнил с нажимом Майрэ.
– Конечно, капитан Рэг, говорите! – нарочито законопослушно проговорил Личи. Не переставая играть.
– Так вот, я бы хотел напомнить… Пиратство – это тяжелое преступление, крайне нечестивая деятельность и большой грех…
Нравоучительные слова капитана ложились на озорной мотивчик проигрыша. Выходило крайне комично. Всем было смешно. Капитан чувствовал себя идиотом. Судя по его взгляду, он понимал, что его просто делают частью представления. Но тем не менее, он продолжал:
– …В зависимости от тяжести преступления карается пожизненным заключением или смертной казнью. Потому прошу не питать иллюзий и не поддаваться заблуждению, что жизнь пирата хороша и беззаботна… Пиратствовать – это плохо.
Он замолк.
– Вы закончили, капитан? – учтиво поинтересовался Личи.
Майрэ мрачно кивнул. Совсем попустительствовать было бы как-то не по закону, однако сделать с грядущим нарушением порядка было нечего, кроме как выразить неодобрение.
Личи безупречно вежливо кивнул капитану, завершив проигрыш, остановился, вдохнул и, лирично проведя по струнам, красиво, с душой, нарочито растягивая строки, затянул:
– За кра-ажу папка влез в петлю на ре-ее,
Сеструня-шлюха принесла в подоле тройню…
Если на словах Майрэ, из уважения к человеку, который просто пытается делать свою бессмысленную работу, я держалась в противовес покатывающейся со смеху толпе, то с этих строк расхохоталась в голос. Особенно со второй.
Такая… человеческая в край, в доску, песня из уст Личи звучала особо эпично. Отдельно потрясающий диссонанс вызывало сочетание Личиной аристократической