любознательными лицами, хотя бы и в научных целях, не соответствовало бы тем благоговейным чувствам, с коими православные относятся к сим священным предметам». В связи с этим Синод не признает возможным помещение на предполагаемой выставке священных предметов, тогда как возможность отправки в Москву других вещей оставляется на усмотрение преосвященных.
Однако выставка состоялась, не в последнюю очередь благодаря местным епископам, в частности Ростовскому Ионафану (Рудневу). Еще в 1886 г., по ходатайству графини Уваровой, он передает пелену с образом прп. Авраамия Ростовского из Авраамиева монастыря в древлехранилище [107]. Теперь, получив, отношение МАО от 9 июля 1889 г., он, своей резолюцией от 12 июля № 2210, не только благословляет отправку церквами и монастырями в Москву испрашиваемых предметов, но и просит настоятелей «о скорейшем исполнении желания археологического общества». Он принял выставочное дело под свое покровительство и распорядился опубликовать отношение и резолюцию в Ярославских епархиальных ведомостях [108]. Выступая на открытии Областного археологического съезда в Ярославле в 1901 г., он благожелательно отнесся к развитию в Поволжье археологических исследований, в том числе и связанных с изучением погребений и раскопками курганов. Возмущенная синодальным отказом, графиня уже после окончания съезда, 28 апреля 1890 г., пишет обер-прокурору К. Победоносцеву о том, что духовенству необходимо разъяснять, сколь важно сохранять церковные древности. В письме она перечисляет случаи уничтожения, продажи и безграмотного подавления древних предметов и предлагает, чтобы неиспользуемые за богослужением церковные предметы были выкуплены Российским историческим музеем.
20 декабря 1890 г. К. Победоносцев отвечает графине, что не видит необходимости в новых мерах по сохранению церковной старины. При этом он ссылается на практику церковно-археологических обществ и древлехранилищ, куда, в случае необходимости, и могут быть переданы вышедшие из употребления литургические предметы, но никак не в Исторический музей. Он как будто старается не замечать выявленных МАО случаев небрежения к памятникам литургической старины, которым якобы ничего не угрожает, «особенно ввиду глубокого уважения православного народа к предметам древности». Заметим, что это письмо появилось лишь после Определения Синода 10 октября– 16 ноября 1890 г., где, очевидно не без влияния собранной МАО информации, духовенству было еще раз строжайше запрещено продавать древности своих ризниц.
В любом случае, последнее слово должно было оставаться за графиней. В ответном письме в декабре 1890 г. она не без ехидства замечает, что Императорский Российский исторический музей предоставляет более надежные гарантии сохранности старины, чем древлехранилища, зависящие от воли преосвященных, а уважение «православного народа» не мешает ему продавать и сжигать собственные древности. О неоднозначности Определения Синода 1889 г. свидетельствует и синодальный указ 31 октября—26 ноября 1903 г., разрешающий