меня защитить, так что моя забота о его состоянии была вполне разумной. И дело вовсе не в его объятьях и…
– Живым. – Он снова провел рукой по боку. – И очень, очень озадаченным. Что это было?
Я захлопала ресницами.
– Прошу прощения?
Так я ему и рассказала! В лучшем случае сочтет ведьмой. В худшем – поймет, что я могу обойтись с ним как с меченым, и перережет глотку: только круглый дурак оставит опасность так близко к себе, а дураки не становятся удачливыми капитанами.
Он вытащил из шкафа медную миску и ветошь. Плеснула вода. Присел напротив, устроив миску на сундуке рядом со мной.
– Ты спасла мне жизнь, и я очень благодарен за это. – Влажная ветошь коснулась моего лица, смывая кровь. – Но как ты это сделала?
– Я не ранена, спасибо. – Я забрала у него ткань. Ох ты, ведь если я бухнулась прямо в лужу, наверняка и волосы все испачкала, как же я буду их отмывать? Да и вообще… – Зеркало у тебя есть?
Он прищурился.
– Зеркало есть, но ты уходишь от ответа.
– Но мне нечего ответить! – Я изобразила на лице самое глупое выражение, на которое только была способна. – Я вообще не понимаю, о чем ты.
– Сокровище мое, – промурлыкал Блад вроде бы игриво, но в голосе прозвучала явная угроза. – Мне, конечно, очень не нравится, когда в столь… трогательный момент меня называют именем другого мужчины…
Я залилась краской.
– И вовсе не трогательный!
– Ну как же? Юная дева, приходит в себя в моих объятьях, ресницы трепещут, румянец смущения, улыбка – о, какая улыбка!
– Да замолчи ты! – Я прижала ладони к щекам.
– А оказывается, что все это предназначалось не мне. Можно ли передать словами всю меру моего разочарования?
– Я люблю Джека, как и он меня.
Я думала, что эти слова прозвучат со спокойным достоинством, а получилось жалко. Словно я оправдывалась в том, что думала о другом мужчине.
– С тобой-то все ясно, а вот насчет него не уверен.
Да как он смеет!
– Как ты дожил до своих лет с таким языком?
– Это потребовало некоторых усилий, сокровище мое, – ухмыльнулся он. – И именно потому, что я успел немного пожить и кое-что повидать, куда сильнее, чем когда меня называют чужим именем в минуты страсти…
– Не было никакой страсти!
– …я не люблю, когда меня держат за глупца.
– Не понимаю, о чем ты.
Вот теперь изобразить спокойное достоинство получилось. Почти.
– О том, что у меня в груди была здоровая дыра, проделанная ледяным клинком. О том, что жить мне оставалось хорошо если полчаса и Фрэнк пытался этим воспользоваться, чтобы поднять бунт на корабле, поэтому я помчался в крюйт-камеру, чтобы заблокировать ее или, если совсем сил не хватит, разнести все к ядреным демонам, но свалился, чуть-чуть не добравшись.
– Ты хотел взорвать порох? – ахнула я.
Он пожал плечами.
– Если бы Джеймсу с ребятами не удалось справиться со сторонниками Фрэнка – мне бы не оставалось ничего другого.