спине ничего серьезного. Илюш, нам надо будет посмотреть обе программы, можно ли сделать их удобнее для нее без потери качества. Но это уже дома. Я зверски устала.
В темноте трое вышли из дверей ледового спорткомплекса и разъехались по домам. Виктория в качестве пассажирки уносилась в машине Ландау. Собственная осталась ждать хозяйку на стоянке “Сапфирового”.
Ночь лениво слизывала последние минуты первого часа нового дня.
А ты уйди, тебе нельзя тут быть, живой душе, средь мертвых!
За любой бедой и любой проблемой рано или поздно можно разглядеть кого-то конкретного, с именем, фамилией и уникальными фактами биографии. Если долго и пристально всматриваться. Вика еще в девяностых решила, что искать конкретного виновника, если это не ты сам – дело неблагодарное. Проще читать любые неудачи стечением обстоятельств и собственной неподготовленностью и предусмотрительностью. Даже тот взрыв, даже те летящие осколки, которые разделили ее жизнь на до знания о смерти и после. Даже это удобнее было списать на собственную ответственность, чем на дебила, затащившего в их многоквартирную техасскую халупу газовый баллон.
С того знакомства с умиранием и готовности к нему и начался по-настоящему новый этап в жизни Домбровской. Она перешла из состояния фигуристка в состояние тренер. Так с с19 и до 43 лет в нем и пребывает. Не глядя, кто стоит за всеми ее трудностями, хотя тут и глядеть не нужно. Просто бессмысленно. Ничего не изменишь. И фигуристам будут нашептывать, и палки в колеса по возможности вставлять. Такой уж мир вокруг нее. Именно в нем она придумала прожить свою жизнь.
Жить всего лишь желательно с осторожностью, минимально обременяя тех, кому случайно довелось оказаться на одной тобой дороге и кто не планирует длить совместный путь. Это общий принцип. Людей нужно беречь от своих травм и болей. Получается не всегда. Это угнетает. Удивительно, но есть те, кто принимают и делят ее боли. Это удивляет. И радует, конечно, радует.
До 2002 года она была уверена, что никакого ПТСР у нее нет. Шрамы от осколков стекла по телу есть. Воспоминания гнетущей тишины и раз и навсегда изменившегося мира – тоже. А ПТСР – нет.
С 2002 года она не засыпает в транспорте. По крайней мере очень старается. На всякий случай. В чужих авто, в самолетах, аэроэкспрессах. Нигде. Никогда. Старается. Не пугать людей.
Сейчас они едут в тишине наполняющейся блюзом из музыкальных запасов Ильи. Молчат. Вика знает, что этот блюз для нее. Это тоже его забота. И сегодня они уже вряд ли поговорят о чем-то, даже о работе, тем более не будут воевать. Остается только музыка. Щемящая, вливающаяся под каждый шрам тела, сердца, души. Он ее принял: с вечно напряженными плечами, с ночными кошмарами, с забитой мыслями о работе головой. И ему, казалось, ничего больше не нужно. Но, наверное, нужно. Как всем.
****
Ей всего 20. Они сидят на лавочке в парке, уличные музыканты, начинают новую мелодию, горькую как топленый темный шоколад и воздушную, словно легкие облачка над Техасом этим