в воздух и осторожно прижал ее к груди, обращаясь с ней бережно, словно с младенцем. Этот жест был наполнен такой нежностью и заботой, что у меня защемило сердце. Антонио опустил подбородок к деке, и публика притихла. Правая рука со смычком стала медленно приближаться к струнам.
Мне показалось, что в томительном ожидании прошла целая вечность. И вот на зал опустилась звенящая тишина.
Смычок коснулся струн. Напряжение достигло пика, когда воздух рассек стон скрипки. Многие зрители изумленно выдохнули. Звук Авроры, отражающийся от стен Канон-холла, пробирал сильнее, чем тогда, в Лесу. Я восхитился акустикой зала, благодаря которой мелодия раскрывалась во всей полноте.
Баэль, устремив глаза в пол, отдался игре. Казалось, будто перед ним заклятый враг: в движениях смычка чувствовалась еле сдерживаемая ярость, в голосе скрипки звучали ненависть и презрение, но мелодия была совершенна.
Скрипка пела каких-нибудь десять минут, но этого времени хватило, чтобы харизма Баэля очаровала всех, и никто из зрителей не издал ни звука, чтобы не разрушить сказочную атмосферу.
Я первым зааплодировал после того, как Антонио отдышался. Моему примеру последовал кто-то еще, и еще, и еще… И вот уже Канон-холл сотрясал шквал аплодисментов. Баэль с непроницаемым лицом пробежал взглядом по залу, а затем резко развернулся и ушел, даже не поклонившись.
– Ты знал о скрипке? – спросил меня Тристан, не переставая восторженно хлопать.
Я лишь кивнул в ответ.
– Это… Это просто фантастика… Антонио Баэль только что играл на Авроре! – пробормотал друг, а затем добавил с грустной улыбкой: – Теперь он еще больше отдалится от нас. Ему пророчено стать легендой.
Я снова кивнул. Овации не стихали.
Первый сольный концерт Баэля длился чуть более часа. На лицах людей, выходящих из зала, читалась вся гамма эмоций. Некоторые раскраснелись от удовольствия и пребывали в полном восторге, другие же выходили с остекленевшим взглядом, завороженные музыкой. Многие вытирали слезы, одна дама от нахлынувших чувств даже упала в обморок под занавес выступления.
– Не могу поверить, просто не могу. Он играл на Авроре и остался жив. Неужели, неужели это означает, что сам Мотховен признал его? – нервно бормотал Леонард Рабле, известный своей жесткой, холодной критикой.
Конечно, игра Баэля была вне всяких похвал, но поразила всех именно Аврора.
– Вот он! Наконец-то он вышел!
– Маэстро Баэль! Истинный де Моцерто!
По правилам Канон-холла после концерта исполнителю следовало выйти к публике в главное фойе. Как только Баэль подошел, вокруг моментально собралась толпа и работники театра сразу огородили его от назойливых поклонников.
Мы с Тристаном наблюдали за ним издалека. На лице Антонио застыло плохо скрываемое раздражение, но мне показалось, что ради Лиан и приемного отца он все же нашел в себе силы сказать:
– Благодарю за теплый отклик, в следующий раз я подарю вам еще большее наслаждение.
Люди вокруг него воодушевленно загудели и в тот же миг разразились новой порцией аплодисментов,