недозавязанными лентами в руках, с гребнями в волосах.
Пожалуй, впервые за все время в нашей спальне царила полная тишина.
Я надела темную шерстяную юбку, застегнула белую блузку с высоким воротом – единственную, которая у меня теперь осталась, – завязала косичку и нацепила на голову фетровую шляпу. Все это время девчонки старательно делали вид, будто не таращатся на меня.
Тут на меня снизошло страшное озарение. Без мистера Хьюса наше ателье, скорее всего, закроют навсегда.
Я вышла за дверь, чувствуя, как они все провожают меня взглядом.
На лестнице черного хода, которой мы редко пользовались, я позволила себе закусить губу и зажмуриться, но раскисать пока не могла.
Холодный утренний воздух был пропитан неприятным запахом, характерным для Нью-Йорка: вонью речной воды, мусора и чрезмерного скопления людей. От фабрик на краю города поднимался черный смог, а по дорогам метались лошади, автомобили, телеги и люди.
На другой стороне улицы собрались зеваки. На их лицах читались одновременно ужас и удовлетворение. Женщина в розовом платье упорно подметала один и тот же пятачок тротуара, вытянув морщинистую шею в сторону нашего ателье. Скучающие жены рыботорговцев любили развлекать себя историями о жестоких убийствах.
Голова у меня до сих пор гудела, в висках пульсировало, напоминая о том, в какую страшную катастрофу я умудрилась превратить свою жизнь за последние двенадцать часов.
По крайней мере на улице я впервые за все утро почувствовала себя уверенно. Город дарил ощущение обезличенности. В него все набивались как сельди в бочку, и поэтому считалось вежливым никому не смотреть в глаза. Должны ведь мы уважать хоть какое-то личное пространство.
Схема района Нижний Ист-Сайд давно отпечаталась у меня в мозгу. Миссис Арнольд жила в десяти кварталах от нашего ателье, а в трех кварталах отсюда располагался небольшой переулок, в котором можно спрятаться и выбросить окровавленную одежду, а бархатное пальто упаковать заново.
Я проталкивалась через толпы народа, стремясь как можно скорее избавиться от последних вещественных напоминаний о событиях прошлой ночи. Обогнула носильщика с чемоданом, протиснулась между смеющимися школьницами, увернулась от сверкающего черного «Кадиллака».
Я уже собиралась резко повернуть к переулку за красным кирпичным домом, когда в меня кто-то врезался, выведя из оцепенения. Я увидела его лицо и замерла.
– Оливер? – ахнула я. От неожиданности дрожь пробежала по всему телу.
– Фрэнсис Хеллоуэлл! – воскликнул он со вполне искренней радостью.
С нашей последней встречи Оливер заметно вытянулся. Всего за четыре месяца вырос как минимум на целый дюйм.
Лицо у него выглядело еще мальчишеским, хотя ему уже исполнилось девятнадцать. Пожалуй, если прищуриться, можно было представить тринадцатилетнего Оливера, который скакал у нас на крыльце с бейсбольным мячом в руке и шаловливой улыбкой с ямочками на щеках. Добрые зеленые глаза, остро очерченные скулы и челюсть – они точно достались ему от матери. Отец Оливера, судья