друг друга
искренно лобзали, но снова скоро убегали.
Да, эта юность столь резва, что закружилась
голова, мне был бы труден этот трюк – вдруг
встать в тот круг как друг. Я взглядом
встретился с одной, навскидку просто вамп,
сказать могу, однако, вам, что Куртуазностью
зовут прекраснейшую даму. Так расторопна,
так добра, ну и походка от бедра, когда
взмахнет она ногой, или рукой, точно не знаю.
(Да как мне знать, коль дело было в разгар
мая?) Она, любезно так воркуя: «Чем быть могу
полезна вам? Всё дам, не дам лишь поцелуя.
К тому ж, настал и ваш черед вступить в наш
общий хоровод, ваше лицо и платье – всё
красиво», – сказавши это неспесиво,
берет меня прям за рукав. А я, ни слова не
сказав, нисколько не смутился, взял да и встал,
хотя совсем не замышлял, однако смелости
хватило. Вообще-то это очень мило, что доброй
дамой приглашен. Так, хороводом окружен, я
рассмотреть могу свободно кого угодно,
танцоров тех со всех концов: наряды, выправку,
лицо и чем садятся на крыльцо. Отчет даю, на
том стою: наш Репозан и прям, и строен, высок,
собой прекрасен, самой Природой избран он, в
любой компании Пан – он. Его фигура без
изъяна, лицо кругло, в меру румяно, в его
сияющих глазах лазурь, что в майских небесах,
и волосы бегут волной, блестит оттенок золотой.
В плечах сажень косая есть – чтоб мне ни
встать, ни сесть, но гибкий пояс говорит, что
рыцарь сей мышцу имеет, как гранит, сказали б
вы о нём – герой! Так доблестно хорош
собой. А уж какой он кавалер! На свете нет
лучше манер. Наряд богат и ловко сшит, на
платье из парчи фигуры птиц, а на ногах
простые туфли на шнурках, не сапоги и не
сандальи, короче, вы б его узнали.
На голове венок из роз, он смотрится, что твой
Христос. Но кто же так его любил, что венчик
сей ему столь мил? Певица Радость, да, она
всегда быть спутницей горда. Веселым танцем
увлечен, за руку крепко держит он прекрасную
девицу, ну как ей можно оступиться?
Её лица румяный тон был словно розовый бутон,
а кожа до того тонка, что не удержит и щипка,
сразу синяк, и ох, и ах, и ты остался на бобах.
Нос, видно, вылепил сам бог, а ротик целовать
бы мог без устали любого, (ну, это нам как раз
не ново), белесый волос был густой, блестел на
нём шнурок простой. На шляпке шелк, вот где
отделка, да как рисунок вышит мелко! И платье
золотой тесьмой расшито щедро дорогой, на
платье господина точно такая же картина!
Да, бог любви был в хороводе, в его капризах,
как в погоде, нам ничего не угадать, стреляет
всегда метко, чтоб попасть, и вряд ли сей каприз
кто-то исправит – он лично всеми правит.
В служанку даму превратит, заносчивость ей
воспретит,