отсутствует какой бы то ни было интерес к материальным ценностям. Поначалу Артур Эдуардович даже не понял, что она имеет в виду, а когда разобрался, почувствовал профессиональный азарт, хотя и не исключал, что пациентка могла выдавать воображаемое за действительное.
Симптомы оказались просто поразительными: больная проявляла паталогическую «антижадность». Так Манкевич назвал про себя ее состояние, ибо даже подходящего к ее поведению термина он подобрать не смог. Такое доктор слышал в первый раз… «Хотя нет, не в первый! – осенило вдруг Артура Эдуардовича. – Сегодня утром уголовный паренек рассказывал что-то подобное, – вспомнил он. – Только тот тип, скорее всего, симулировал, а этой дамочке врать вроде бы незачем».
– Скажите, а до этого вы когда-нибудь обращались за психиатрической помощью? – спросил Манкевич.
Болезненно переживавшая сам факт присутствия на приеме у психиатра Виолетта Петровна совсем смешалась и через силу еле слышно ответила:
– Нет, доктор.
– Вы не волнуйтесь, подумайте, – попытался успокоить больную Артур Эдуардович. – Уверяю вас, о том, что вы скажете в этом кабинете, никто не узнает, – привычно повторил он то, что обещал поголовно всем своим пациентам.
Виолетта обвела невидящим взглядом просторный и светлый кабинет, задержалась на громадном шкафу с книгами, скользнула по развешенным за спиной Манкевича дипломам в тонких рамках и доверчиво заглянула в докторские глаза.
– Да, я действительно лечилась у психиатра, – призналась она. – У меня был тяжелый период… Нервы сдали… Я стала срываться на своих родных, и все покатилось под откос: дочка замкнулась, муж не выдержал и ушел – стал жить отдельно.
Воспоминания давались с трудом. Сквозь слезы начала рассказывать Виолетта о тяжелых временах, но по мере того, как прошлые события прокручивались в ее памяти, она потихоньку успокоилась и довольно внятно изложила историю своей болезни.
После развода, хотя и неофициального, но фактического, Виолетта стала постоянно испытывать чувство страха. Она боялась всего, что ее окружало. Тревожное состояние нарастало, становясь невыносимым. Виолетта всеми силами старалась ничем не выдать наличие постоянно терзающих ее тревог и, упаси господи, не сделать ничего такого, чтобы окружающие узнали о ее состоянии, особенно на работе.
Поначалу ей это удавалось, но в один прекрасный момент Виолетта, уходя с работы, заметила на соседнем столе оставленную коллегой пудреницу и, повинуясь внезапному и необъяснимому импульсу, сунула вещицу себе в сумку. Впервые в жизни взяв чужое, Виолетта сперва почувствовала дикий страх, почти сразу сменившийся сладким ощущением удовольствия. Тревоги тут же улетучились, наступило долгожданное расслабление. Но длилось это недолго: эйфория быстро прошла, уступив место жгучему чувству стыда за совершенный поступок, ее снова охватило чувство тревоги, стало только хуже.
Пудреницу Виолетта потом вернула, соврав,