уходя, поймал взгляд жены – удивлённый, тоскующий и жалкий, как у оттолкнутой ногой собаки.
Утро было туманным и влажным, таким росистым, что казалось – на траву кто-то безумный высыпал сундук с бриллиантами, и они раскатились потоком, и крупные и мелочь – бисеренки. Иван собрался разом – накинул куртку брезентовую, напялил кепку, закинул ружье за плечо, патронов напихал в огромный, специально нашитый Татьяной внутренний карман, и, почти бегом, побежал к задней калитке. Хотел было удрать втихую, но задержался, отвязывая Полкана, и вот тебе…
– Ты далеко, Ваня?
Татьянка стояла на тропинке, укутавшись в большую, тёплую, ещё прабабкину шаль.
Иван почувствовал, что ему почему-то стыдно, кровь бросилась в лицо.
– Так на охоту, Тань. Заяц хорошо идёт, надо бы набрать, пока не запретили. К вечеру буду, чего ты? Ты, кстати, как меня нашла-то? Спала ж, вроде…
Татьянка пожала плечами, показала мужу блестящую дорожку, протоптанную среди седых от росы трав, повернулась и, ссутулившись, пошла к дому. И не разу не обернулась…
…
Иван ищейкой носился среди болота до обеда. Как будто кто-то отвёл его взгляд, он напрочь не мог вспомнить место, где развернула коня чертова ведьма. Тропы не было, пропала она, как заговоренная, и Иван, напрочь лишившись сил, упал вниз лицом на холм, поросший изумрудной молодой муравой, натянул капюшон и вдруг, неожиданно для себя, уснул.
…
Вечернее солнце выглядывало из-за дальних сосен стыдливо и неуверенно, промозглый холод вползал под тонкий брезент куртки и леденил кожу. Иван проснулся резко, её будто его толкнули, сел, ошалело покрутил головой – он понять не мог, как умудрился проспать до вечера. И ведь не сожрали его ни комары, ни мошка – целый и невидимый. Вскочив на ноги, он с облегчением вздохнул – ружье на месте, ноги-руки целы, так, напасть какая-то. Он уже собрался идти к дому, потопал ногами, как застоявшийся конь, и тут, чуть поодаль, за кустами набравшего цвет терновника в свете заходящего солнца блеснула чёрной, влажной землёй тропа. Именно та – широкая, тайная, уходящая вглубь болот…
Глава 4
И снова горячий поток ожег Ивана изнутри, лишил разума и воли. Он как будто попал в тоннель без начала и конца, без времени и бежал по нему вперёд, думая только об одном – дойти. И снова взошла луна, осветив дорогу, каждый камушек и песчинка сияли в её мертвенных лучах. Тропа сужалась, теряясь в болотных осоках, и если бы Иван мог соображать, то удивился – как они могли нестись тогда на санях с ветерком, не иначе несла их какая-то сила, которой нет названия.
Дом Варвары возник из ночного тумана не резко, медленно,так проявляется фотопленка, постепенно вырисовывая сначала остов, абрис и лишь потом детали, превращая призрак в реальность. Иван почти падал от усталости, но, кое-как уцепившись за кол плетня, устоял, шатаясь пробрался на крыльцо и толкнул дверь. В сенях пахло горько и как будто горелым – запахом этим тянуло из кухни, а из приоткрытой двери мерцал неверный свет. Иван постоял,