1955 года: «Закончил читать книгу Лема („Неутраченное время“. – В. В.) и по пути купил номер „Новы культуры“ с его большой статьей о современных темах в литературе. Эта статья помогла мне осознать, какие я имею претензии не столько к его книге, сколько к нему самому. Речь о проблеме „внутреннего зла“ в социализме. Лем отрицает его существование, стоя на почве „партийности литературы“». И наконец, 13 апреля 1956 года: «Был у Лема. Он сказал: „Год назад ты был на тех самых позициях, что и сейчас, а я был очень красный. А сегодня мы на одних и тех же позициях. Все благодаря умелой политике ЦК“»[249]. Вдобавок вписьме товарищу по научному лекторию в Ягеллонском университете Ежи Врублевскому, написанном 29 декабря 1953 года, Лем прямо называет себя и Врублевского «марксистами», хотя при этом и подмечает, что марксизм не может ответить на вопрос, почему одни страны возвышаются, а другие слабеют, и не в состоянии предсказать последствий социалистической перестройки общества: «Если мой дом плохо построен и грозит обрушением, я поступлю правильно, снеся его. Но из того, что дом шаткий и представляет опасность для жителей, не следует, что новый будет идеален»[250]. Наконец, в статье 1953 года «Империализм на Марсе» Лем с пылом противопоставил американской фантастике, которая под видом будущего описывает ужасное настоящее капитализма, фантастику соцстран, действительно устремленную в грядущее[251].
Наряду с идеологией была еще одна причина, толкавшая Лема в коммунизм, – национальная. Во-первых, коммунистическая власть, в отличие от всех предыдущих, перестала относиться к евреям как к людям второго сорта. Уже за одно это ей многое можно было простить. Шутка ли, в преддверии праздника Йом Кипур в 1947 году польское радио пустило в эфир молитву «Кол нидрей». «Люди, которые оборвали все связи с еврейской группой, которые не участвовали в синагогальной службе, говорили, что та передача в праздничный вечер Йом Кипур потрясла их»[252]. А во-вторых, лишь коммунистическая власть стояла между немногими уцелевшими евреями и огромным большинством населения, не желавшим видеть евреев на своей земле. Начальник секции иностранных дел Представительства правительства в стране Роман Кнолль уже в 1943 году докладывал в Лондон: «<…> Возвращение евреев в покинутые ими учреждения и места работы абсолютно исключено, даже если их будет куда меньше. Нееврейское население заняло места евреев в городах и местечках, и это на большей части страны коренное изменение, которое носит характер окончательного. Возвращение евреев воспринималось бы массами не как реституция, а как вторжение, против которого они защищались бы даже физическим путем»[253]. И действительно, стоило евреям летом 1945 года потянуться к своим брошенным домам, как в стране тут же ожил антисемитизм, подпитываемый легендами о ритуальных убийствах христианских детей. Часть антикоммунистического подполья (скорее всего, эндеки из Национальных вооруженных сил) устроила «акции на транспорте», расстреляв