Не начинай опять. Мы не взяли ни копейки в годы тяжелые, теперь же, когда Фортуна улыбнулась, не возьмем и подавно.
От приданого князь Тарусов отказался с двояким умыслом. Первый и самый главный: иначе будущий тесть Илья Игнатьевич дочку бы за него не отдал.
В отличие от большинства собратьев по коммерции купец первой гильдии Стрельцов своего крепостного-крестьянского происхождения не стеснялся и чванливую мечту породниться чрез детей с аристократами не лелеял. Князь Дмитрий Тарусов из знатной, но обедневшей семьи представлялся Илье Игнатьевичу банальным охотником за приданым. Категорический отказ от него заставил Стрельцова призадуматься и в конце концов отступить.
Вторым резоном, тоже немаловажным, был сам Дмитрий Данилович. Знал, что приданое лишит его всяких стимулов к работе. Ведь деньги, а с ними возможность не напрягаться, сгубили миллионы талантов. Свой же собственный, талант теоретика и преподавателя, Тарусов весьма ценил. Пять лет, проведенных в Сенате, где он занимался подготовкой к слушанию кассационных дел, Тарусов посвятил диссертации, защитив которую был принят профессором в Петербургский университет.
– В таком случае дело Урушадзе просто создано для тебя, – воскликнула Сашенька (вслед за мужем давайте называть ее так). – Тебе не придется здесь выдавать белое за черное. Все улики против князя косвенные и, не сомневаюсь, подкинуты настоящим преступником.
– Я и без того завален делами, – князь указал на стол, на котором пухлые папки лежали стопками.
Ну не лежала у него душа к этой краже.
– А Выговский? Разве не приступил?
Князь поморщился. Черт побери! Выговский с Лешичем наверняка уже пригубили шампанского и пялятся теперь на канканерок в кафешантане.
Антон Семенович Выговский совсем еще недавно верой и правдой служил Отечеству в сыскном отделении санкт-петербургской полиции. Но вера и правда у Отечества редко когда в чести, потому обер-полицмейстер заставил Антона Семеновича уйти в отставку. Дмитрий Данилович с радостью взял его помощником.
– Приступил, – вздохнул князь. – Однако работы все равно непочатый край. Только по делу Фанталова сотню исков надо подать…
– Ого! – воскликнула Сашенька.
– И я про то, – покачал головой Тарусов.
– А ты не думал нанять стенографиста?
Стенография – спутница либерализма. Где нет дискуссий, записывать нечего. Поэтому в Англии стенографисты появились в XVII веке – документировать речи в парламенте, а в России лишь после судебной реформы. Состязательные процессы, в которых прокурор и адвокат по очереди задавали вопросы свидетелям, а в конце обменивались многочасовыми речами с изложением прямо противоположных выводов, вызвали нешуточный интерес. Чтобы удовлетворить его, газеты печатали подробные протоколы судебных заседаний. Так стенография «завелась» и в России.
– Какая мысль, Сашич! – вскричал Дмитрий Данилович. – Ты – гений!
– Знаю, – без ложной скромности согласилась