меня ненавидел, и если четыре года назад он вымещал зло на моей душе, сейчас пришел черед моего тела. Хотя еще вопрос кого он сейчас ненавидит больше – меня или себя за то как он реагирует на меня.
Его руки жадно ощупывали все мои изгибы, как будто он боялся, что я вот-вот опомнюсь и найду в себе силы оттолкнуть его от себя. Пальцы скользнули по моему животу, забираясь под шелковый топ. А я сделала то, о чем так давно мечтала – запустила руки в его густые волосы, одновременно притягивая его к себе за шею. Мне мало, мне надо ощутить его еще ближе. Я буквально захлебываюсь этим поцелуем, но останавливаться не планирую. Даже в таком затуманенном состоянии я понимаю, что то что между нами сейчас происходит – это разовая акция и больше никогда не повторится, поэтому я хочу чтобы каждая клеточка моего тела запомнила все происходящее.
Не знаю сколько по времени продолжалось это безумие, но в какой-то момент моя куртка оказалась на полу и он высвободил мою грудь из топа. Его руки, кажется, одновременно везде и нигде. Как только они касаются нового участка моего тела, оно тут же раскаляется и тает от прикосновения, но стоит его горячим ладоням переместиться ниже или выше, кожа в том месте покрывается мурашками требуя его внимания опять. Это сродни пытки, хотя ничего другого от Урицкого ждать и не стоило. Одна радость, судя по всему, он на мои прикосновения реагирует точно так же.
Где-то в недрах сознания у меня мелькает коварная мысль развернуться и уйти, оставить его дико возбужденного и невероятно злого, но я понимаю, что собственное тело меня не послушается если я прикажу ему остановиться.
Поэтому окончательно прощаюсь со своим здравым смыслом и тянусь к пуговице его кожаных штанов.
Я слышу гортанный стон, когда он понимает мои намерения. Он что, действительно думал, что мы оставим все на уровне PG-13? Хотя скорее всего, он как и я не думал ни о чем. Как бы то ни было, останавливать меня он не спешит, только лишь замирает на секунду, глядя на меня широко раскрытыми глазами и я замечаю, что его зрачки увеличились до неимоверных размеров, чернота сменила привычную холодную синеву. И понимая, что это я на него так влияю, я сама возбуждаюсь еще больше.
Мои штаны оказываются в куче скомканной одежды на полу и он легонько подталкивает меня к байку. Я кладу руки на все еще горячий хром, а Глеб в этот момент избавляется от очередной детали моего гардероба, опуская нежное кружево к щиколоткам. Из одежды на мне осталась лишь полоска топа в районе талии, но я ничуть не смущаюсь своей наготы, а наоборот, выгибаю спину и чуть расставляю ноги.
Я слышу звук разрывающейся фольги и радуюсь тому, что Урицкий, в отличии от меня, голову потерял не окончательно и вспомнил об этой важной детали.
Это моя последняя осознанная мысль, потому что буквально через мгновение я уже не способна думать ни о чем, кроме Глеба и того что он со мной делает.
Моей главной ошибкой было посмотреть в его глаза, надо было просто молча одеться и сделать вид, что произошедшее имеет для меня такое же значение, как и для него, а именно – никакое.