К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины
для забора образцов – хирургические перчатки, ножницы, маску, контейнер для тканей и складной швейцарский нож; руки дрожали. Передо мной была не лягушка, которую нужно было препарировать на уроке биологии. Погибший был чьим-то братом, и, подумав о своем младшем брате, я почувствовала, как моя стойкость куда-то девалась.
– Эй, Бениньо, – позвала я, и он вскарабкался на ледяной холм и встал рядом со мной, выдыхая белые облачка пара.
– Что-то мне нехорошо, – сказала я, протягивая ему маску и перчатки. – Ты же не откажешься мне помочь? Или, вернее, ему.
Бениньо с усмешкой пожал плечами. Альпинисты привыкли к черному юмору. Я держала ботинок, указывая товарищу, какие куски плоти нужно отрезать, и открыла контейнер, чтобы поместить в него образец.
– Вот так. Супер. Теперь ты можешь отломить отсюда кусок кости? Отлично. И то же самое из другого ботинка. Сейчас я достану второй контейнер.
Мы проделали то же самое с другим ботинком. Когда все было сделано, я сняла маску и перчатки, пометила контейнеры и убрала маску, перчатки и нож в отдель-ный пакет.
– Эй, не выбрасывай нож, – попросил Бениньо. – Лучше отдай мне. Я очищу его и сохраню.
Я позволила ему залезть в рюкзак и достать нож. В нескольких метрах от нас была глубокая трещина, поэтому мы собрали все видимые останки и аккуратно сложили их в темную трещину, сохранив координаты GPS.
– Теперь дай помолиться, – попросила я.
Бениньо стоял, почтительно склонив голову и заложив руки за спину.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле… И на земле… Как на небе.
Мой голос пресекся. Вот уже сорок лет, сколько я себя помню, я день за днем читаю Отче наш. Теперь же глаза наполнились слезами, я моргала, встревоженная тем, что знакомые слова куда-то пропали, так как множество неведомых до той поры переживаний охватило меня.
– И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь.
Фарман, наш повар и управляющий Базовым лагерем, сказал, что сохранит взятые образцы на льду. Я отправила еще одно сообщение Секвойе, и на этот раз ответ пришел быстро. Ни ее отец, ни брат не носили таких ботинок.
Черт. А я так надеялась, что это они. Мне больше нечего было предложить им, матери и дочери, они так и будут страдать дальше, пребывая в неизвестности. Их неутоленное горе резко противоречило факту наличия в холодильнике неопознанных образцов ДНК. Какой смысл в этих образцах, если их нельзя сравнить с ДНК членов семьи погибших. Я слишком хорошо это понимала. Моя мать умерла, страдая от той же боли. Отец никогда не мог говорить об этом, еще до того, как болезнь Паркинсона лишила его способности говорить вообще.
Увиденное оставалось со мной, вплетая кошмарные темы в беспокойные видения на большой высоте в течение следующих дней, которые и без того стали похожи на скверный сон. Лавина, очень напоминавшая ту, что унесла тех отца и сына, снесла третий лагерь внизу,