Слышны обрывки реплик:
– Ну, во-первых, это круто!
– Герои Ойкумены, наше будущее…
– Про скидку для коллантариев слышал?
– Что, правда?
– Туризм – двадцать процентов!
– …VIP-зона – бесплатно…
– VIP-зона? Фигня! Знаешь, как девки на нашего брата западают?
– «Ты со знаком? Встала раком…»
– Девки, скидки… Вы поправку к помпилианскому закону читали?
– Какую поправку?
Диктор зачитывает приятным баритоном:
– …также гражданам империи запрещается брать в рабство участников коллантов любой расовой принадлежности. Нарушение данного пункта влечет за собой уголовное наказание в виде каторжных работ сроком на двадцать лет по унифицированному летоисчислению…
Жестом Яффе стирает диктора в порошок.
– Колланты, – соглашается алам, – гордость, реноме и статья дохода империи. Логичный шаг – обезопасить всех без исключения коллантариев от возможных посягательств. Прямая и косвенная экономическая выгода. Рост имиджа Великой Помпилии на семнадцать с половиной процентов.
– При таких бонусах коллантарии за знаками бегом побегут! От наших мы их обезопасим… Вернее, наших от них. Только в коллант-центры народ тоже ломанется…
– Существуют тесты, процедура отсева…
– Ладно, – говорит помпилианец. – Справимся как-нибудь.
– Справимся, – кивает гематр.
В руке Яффе возникает влажная губка. Алам стирает Ойкумену со всеми ее звездами, планетами и туманностями. Мрак выцветает, бледнеет, теряет глубину. Но прежде, чем Ойкумена исчезнет окончательно, унтер-центурион Вибий произносит:
– Никакую тайну нельзя хранить вечно…
В голосе Криспа звучит труба – кажется, что ангел все-таки трубит, даже с заклеенным ртом.
Он мылся, как никогда в жизни.
Душевая в центре, куда их отвел молчаливый – его счастье! – медбрат, была истинно сеченской: чисто, но бедно. Великой Помпилией тут и не пахло, а пахло хлоркой, дезинфекцией, цветочным освежителем воздуха и чуть-чуть канализацией: барахлил затвор слива, что ли? Крисп разделся догола, если и удивляясь, так тому, что не испытывает ни малейшего стеснения, встал под ближайший душ, пустил воду и с минуту стоял под холодными, черт их дери, струями, чувствуя, как вода постепенно нагревается. Потом вслепую, не открывая глаз, нашарил мочалку и мыло.
И приступил.
Крисп Сабин Вибий хотел содрать с себя кожу. Невыносимо, думал он. Я невыносимо, чудовищно грязен. Воспоминания о совместном арт-трансе прилипли к телу, въелись в шкуру, оскверняя молодого унтер-центуриона самим фактом своего существования. Плесень, теснота, мужское тело, лежащее рядом – ерунда. Главное, это память об унижении империи, о смертельно опасных трещинах в фундаменте бытия – овцы с клыками, беззубые волки, поиск компромиссов, финт, угроза, отступление, атака, снова финт, и все ради чего? – лишь бы выгрызть, вырвать