я, надевая халат.
– Ему всю грудь изрешетили, – не унималась Наташка. – А он держится. Прикинь?
– Да, без понятия человек, возись теперь с ним, – усмехнулась я. Наташка шла за мной и ныла:
– Ты ведь останешься?
– Я тридцать часов на ногах. Вызывай Петра Сергеевича.
– Звонят. Только ведь сегодня пятница, то есть суббота, дачный день. Мужика к операции готовят. Не можешь ты так со мной поступить…
Я плеснула в лицо холодной воды и обреченно кивнула:
– Ладно.
Петра Сергеевича разыскали под утро. Он приехал, когда операция уже закончилась. Похвалил меня с добродушной усмешкой и сказал:
– Значит, подарок из леса? Крестник то есть? Что же, если выживет, по гроб тебе обязан будет.
– Отчего ж не выживет? – обиделась я.
– Как сказал один остроумный мужчина о нашем брате: режут-то они хорошо, а вот выхаживать не умеют.
– Вы уедете? – спросила я.
– Уеду, Мариночка. Все, что возможно, ты уже сделала, а выходной – это свято. Особенно летом. Чего хмуришься? Ты ж не новичок, знать должна, что хирурги – жуткие циники. Привыкаешь, знаешь ли, когда каждый день с ножом на человека. А тебе немедленно спать. Такой красивой женщине круги под глазами строго противопоказаны.
– За красивую спасибо, а домой чуток подожду. Сами говорите: он мне вроде крестника.
Петр Сергеевич ушел, зато появилась Наташка, с бутербродами и термосом.
– Кишки от голодухи сводит, – пожаловалась она. – Выпей чаю…
– Не хочу.
– И я не хочу. А надо. Давай-ка, милая, ширнемся, как изысканно выражался мой бывший друг, ныне благородный отец семейства.
Я лениво протянула руку. Наташка быстро сделала укол мне, а потом и себе. Мы немного посидели с закрытыми глазами, ожидая, когда лекарство начнет действовать. Наташка долго молчать не умеет.
– Что бы я без тебя делала, – туманно начала она, а я насторожилась: не иначе как опять попросит за нее отдежурить.
– То же самое, что и со мной, – с некоторой суровостью ответила я.
– Никудышный я врач. Трусливая… Надо было идти в ветеринары, собачек лечить. И бабки там приличные, не чета нашим…
– Это точно, – согласилась я. – Давай чай пить. В девять придет Елена Кирилловна, тебе полегчает.
– Как я не люблю дежурить одна, – вздохнула Наташка, – прямо до стойкого физического отвращения. И всегда в мою смену что-нибудь случается… Ты заметила? Всегда… Быстрее бы лето кончилось…
– Чем тебе лето не угодило? – удивилась я.
– Так ведь отпуска… Смены черт-те какие, и ночами одна…
– Ладно жаловаться. – Я отодвинула чашку и, помолчав, спросила: – Как думаешь, выживет?
– Выживет, – кивнула Наташка. – У меня глаз наметанный, кандидатов вижу сразу… Силен мужик, шесть пуль не орешки к пиву… Я его одежду посмотрела. Думаю, стреляли в него вовсе не на этой дороге, а где-то в лесу. А на дорогу он сам выполз. Прикидываешь?
– Жажда жизни, – вздохнула я.
– Чего? –