глаз не казать отныне.
– Я считаю, Глашенька, – Елизавета Николаевна, заметив смятение сероглазой, поспешила ее успокоить, – что молоденькой барышне бывает полезно проветриться, потратиться на наряды, познакомиться с новыми людьми, м-м-м… перспективными. Я знаю, что братец ваш – Карп, кажется, – в городе живет и работает. Вот он вам сможет организовать отличные вакации.
– Да-да, Карпуша – братец мой родной, – растерянно пролепетала Глаша, – но зачем мне к нему ехать? Я здесь нужна, да и Федя… – Она не закончила предложения, сама не зная, при чем тут садовник-китаец.
Княгиня задумчиво посмотрела и ничего не сказала, только, покидая комнату, улыбнулась и пожелала хорошего дня.
Пришли холодные сентябрьские зори с притихшими закрытыми ставенками, с недовольным бормотаньем заспанных кур. Рассветы опоясывали горизонт нарядной лентой и убегали прочь, растворяясь в прозрачном терпком воздухе. Федор, босой, встречал их на берегу Ишима, под обрывом. Оголившись по пояс, он делал гимнастику, а в конце, умаявшись, нырял в холоднющую речку и плыл против течения сколько хватало сил. Поначалу не больше версты, потом две, три…
Вечерние посиделки с Глафирой служили и отдыхом, и вознаграждением за пролитый пот.
– Ты почему сильно-сильно работает и не отдыхает? – спрашивал он, разглядывая покрасневшие от холодной воды руки.
– Работаешь – отдыхаешь, – привычно поправила она. – Ни капельки не много я работаю. А как отдыхать? Лежать на печи? Зачем?
– Нет, отдыхать – это говорить с я.
Глафира рассмеялась:
– Я и так с тобой много болтаю.
– Не с Федя, а с Гляша. Вот так: я говорить с я. – Он потыкал пальцем себя в грудь.
– А! Говорить с собой. Повтори.
Он повторил.
– Молодец, – похвалила неусыпная учительница. – О чем мне говорить с собой?
– Надо рассказывать собой, спрашивать, главное – показывать, доказывать… спорить. Ты должен смотреть в небо, видеть дух. И разговаривать. Так сила приходить.
Глаша не с первого раза, но усвоила, что нужно сесть расслабившись, закрыть глаза и отдаться на волю скрытой внутри стихии, не стыдясь гнева, не пряча разочарований. А когда глаза откроются, в голове сами собой появятся ответы на сложные вопросы. И усталость как рукой снимет. Чудно, но действенно. Никому о своих находках она говорить не стала – засмеют. Но сама втихомолку пользовалась, и только корова Марта могла свидетельствовать, насколько успешно двигалась сельская горничная в российской глубинке по пути просветления.
А Федор все усложнял свои утренние экзерсисы. Шаховские и их слуги, глядя из окна на худого, с торчащими ребрами китайца, пожимали плечами. Одна Глафира все переживала, что Феденька снова заболеет. Видать, и ей прискучило носить блины в лазарет. Но он не думал болеть, больше того, чувствовал в себе решимость снова сразиться с медведем, на этот раз без помощи мальчишек, или сразиться с Сенькой, а еще лучше с Сабыргазы. Только