но ничего не говорит, и мы выходим.
Ух, на улице-то прямо февральская метель! Аська с мамой идут сквозь нее, взявшись за руки, и под ногами у них хрустит и искрится. А я сзади один.
Ну и ладно.
Все равно мне никто не нужен.
* * *
Короче, остались от рыбы рожки да ножки.
Точнее, хвост и голова. Ну, может, пара косточек еще. Потому что в морозилку я эту треску несчастную убрать все-таки забыл. С кем не бывает? Вот только Ниндзя ее нашел и сожрал. И, главное, дрыхнет теперь прямо на месте преступления! Сытым пузом кверху.
Мама за моей спиной молчит, но как-то очень громко. Получается прям не молчание, а драматическая пауза. Как в театре. Быть или не быть! О, бедный Йорик! Аська шепчет:
– Ой-ей…
И мама, наконец, отмирает:
– Поздравляю, на ужин картошка без ничего.
Можно было бы, конечно, попытаться ей объяснить, что тут не только я виноват. Что это она меня нотами отвлекла, вот я и забыл! Но я же знаю, что смысла нет. Лучше бы накричала… Но у мамы такой принцип, что на детей нельзя кричать. И шлепать нельзя. И в угол ставить. Это же непедагогично.
А педагогично буравить меня взглядом, как сверлом?
– Я все уберу, – говорю. А мама фыркает:
– Да уж пожалуйста!
Вот зачем она так? Даже если я и правда виноват, сложно что ли доброе что-то сказать? Аське она на концерте так громко хлопала, что у меня всю дорогу домой в ушах звенело. Хотя даже мне было ясно, что она свою «Кумпарситу» с ошибками сыграла.
– И картошку почисть, – добивает мама. Бах! Контрольный в голову.
Я не отвечаю. Слышу, как она моет руки в ванной, как говорит что-то Аське, дверцу шкафа закрывает. И кастрюля у меня внутри опять начинает бурлить и кипятком плеваться.
Буль! Буль! Буль!
Не знаю, сколько я так стою. Может, минуту, а, может, все десять. Или сто лет вообще. Аська на цыпочках заходит в кухню с веником и совком. И от того, как она вжимает голову в плечи, из моей кастрюли с шипением выплескивается кипяток.
– Дай сюда, – сиплю я чужим хриплым голосом. Наверное, голосовые связки внутри обожгло.
– Я тебе помогу.
Аська протискивается между мной и столом и начинает бестолково возить по полу веником. Возит, возит, возит… Хотя я же вижу, ее прям передергивает всю от вида рыбьей головы! И еще все время в глаза мне заглядывает, прямо как… собачонка какая-то.
– Дай сюда, я сказал! – рявкаю я.
Бросаюсь вперед, выдергиваю веник у нее из рук и шваркаю им об пол.
Губы у Аськи тут же начинают трястись. Лицо все сморщивается. Руки мнут платье на животе. И вид становится такой, будто я ударил ее своими словами, как кулаками бьют.
Кастрюля у меня внутри остывает так же быстро, как закипела. Я же не хотел ее на самом деле обидеть. Просто что-то… что-то сначала как будто распирало меня изнутри, а потом разом выплеснулось. Какой-то кипяток. Какая-то кислота!
Я не хотел, чтоб на Аську попало.
– Ась…
Аська бросается в ванную. Хлопает дверь. Тах! Так громко,