кажется, что любых слов мало. И он выжимает из себя ещё – только чтобы не молчать, спасибо, намолчался:
– Самолёт из Исландии. Разбился. Она на нём домой летела.
Лена ищет, что сказать, никогда прежде ничего не говорила, не было таких ситуаций, а он продолжает:
– За чемоданом я не поехал. И опять не поехал. И телефон выключил, чтобы не звонили. А они курьера прислали – мешался, наверное. Но я и курьера не впустил. Он уехал. С чемоданом.
Всё, высказался, слова закончились. Осталось ещё одно виноватое признание:
– Я его не открыл бы. Не могу. Не смогу.
– Никита, если я могу чем-то помочь… Да ну, к чёрту, тут ты себе только сам поможешь, и то… вряд ли. Короче, если что-то нужно, я всегда могу…
– Не нужно. Спасибо, – ответил Кит, и на этом его лимит исчерпался. Несколько минут назад он, сам того не понимая, обрадовался приходу Лены, тому, что он хотя бы не один больше. Теперь, после этих её слов, ему стало в тысячу раз тяжелее. Он прекрасно осознавал и раньше, что никто ему не поможет. И что если вытягиваться со дна, то делать это самому. Но он ещё не был готов никуда себя вытягивать. Ему нужно было ещё время, не важно, сколько, просто больше времени на эту чёртову пустоту.
Пустоту, в которую так хочется шагнуть самому. Чтобы не страдать. Чтобы просто не-быть, на то оно ведь и небытие, чтобы не чувствовать в нём боли. Потому что его ведь всё равно в «здесь», в «сейчас» больше нет – его не стало тоже. Не в тот же момент, но когда позвонили из аэропорта. «Человекоподобных останков нет».
Кит больше ничего не сказал, он был глубоко внутри себя. Но всем своим видом он так люто ненавидел Лену, так хотел, чтобы она ушла и никогда больше не появлялась, что ей стало сумасшедше не по себе. Она понимала, что нельзя сменить тему там, где весь воздух – эта тема. Но она встала, чтобы делать что-то ещё, только бы на Никиту не смотреть. Он сам выглядел сейчас куда хуже мёртвого.
В отличие от всего остального в этой квартире, посуда идеально чистая. Ничего съедобного ни на столе, ни на плите, ни возле неё. Лена открыла холодильник, но там тоже было пусто.
– Ты сегодня ел? – молчание.
– А вчера?
– …
– Ты когда вообще ел в последний раз? – молчание снова. Пооткрывав все ящики, Лена нашла пачку каких-то макарон, поставила вариться. Минуты четыре прошли в полной тишине, она почти забыла вопрос, но Никита вдруг на него ответил:
– Я не помню.
Ещё через несколько минут тишины Лена поставила перед ним тарелку макарон. Он посмотрел пустым взглядом, отвернулся, не притрагиваясь к еде. С неестественной, лживой сердитостью, будто бы пытаясь взять его на слабо, девушка спросила:
– Мне тебя что, кормить с ложки, как маленького?
Но на слабо Кит не брался – был, получается, слишком для этого слаб. Да и чувствовал он себя сейчас именно этим маленьким, которого надо кормить с ложки, поить из стаканчика с намертво прикрученной соской (обязательно ведь уронит, не хотелось бы потом вытирать), умывать фартучком. Лена – а что поделать? –