и калькуляторы тут не помогут.
Теперь, два года спустя, Город был врезан в извилины ее мозга так же крепко, как в землю, на которой стоял, в семь холмов, излучину реки и канал. Он по-прежнему не принадлежал ей, но его изображение, оттиск – да. Теперь она сама стала себе навигатором.
Город, словно дитя Франкенштейна, создан из разных кусков, сшитых грубо и наскоро, огромными серыми стежками эстакад и тоннелей. Мрачное индустриальное великолепие юго-востока: сущий Детройт. Обвившаяся пуповина развязок МКАДа и Третьего транспортного, огромные трубы ТЭЦ, из которых ночами поднимается изумрудно-зеленый светящийся инфернальный дым, труба Капотни, толчками выбрасывающая в темное небо пламя нефтяного факела и затягивающая черноту оранжевым заревом. Южный порт, подтыкающий низкие тучи металлическими костями подъемных кранов, с вереницей груженых контейнеров и десятилетним слоем пыли, и летом, и зимой сквозь снег покрывающим ларек с шаурмой и стопку камазовых покрышек у вывески шиномонтажа. Неспокойные вороватые окраины и заводские слободки, куда такси вызывают редко и только по ночам: такси стоит недешево, но метро закрывается в час, а ходить там с наступлением темноты – еще дороже. Там люди боятся садиться в незнакомые машины, но все-таки садятся на свой страх и риск, а Лора в свою очередь рискует, соглашаясь их везти. Такой вот общественный договор. Хотя, конечно, если учитывать ее прошлое, она изначально меньше них достойна доверия. В сущности, как много убийц может встретиться лицом к лицу в Городе? Лора горько усмехнулась – больше, чем кажется. Это ведь не рубец, не клеймо на лбу, первому встречному не видно…
Тихий интеллигентный север, с дворами, утопающими в зелени, вертлявой Яузой, Лихоборкой и спальными районами, замотанными в дребезжащие трамвайные пути. Огромный размах проспектов советских времен, с широким полотном дороги, колоннами и гербами, выбитыми на фасадах, стадионы и парки. На севере особенно чувствуется ничтожность человека перед лицом Империи. Свысока смотрят Рабочий и Колхозница, ввысь взлетает монумент покорителям Космоса, вертится колесо сансары-Обозрения, даже каменные кони ипподрома несутся высоко поверх машин и голов пешеходов. Дворцы стали выше на десятки этажей, теперь их обитатели – небожители из высоток и Триумф-паласа, и с простонародьем они не встречаются, разве что с извозчицей Лорой.
Центр застроен, забит, заполнен, тесный и красивый, с затопившими его, переливающимися через край заботами и волнениями, часто государственной важности. Это приют министерств, ведомств, присутствий, бюро, коллегий и департаментов, чиновничий мирок под знаком «Стоянка запрещена», со шлагбаумами, дипломатическими номерами и пропусками с российским триколором. Сюда Лорины пассажиры опаздывают на заседания, летучки и совещания, сюда везут документы в папках, тоскливую озабоченность в глазах, ранний геморрой и сердечные приступы.
В Сити, на острие этого многоверхого