телеграфе.
– Случилось? Ничего не случилось, – растерялась Надя. – Марин, я в городе. Ты говорила, что могу у тебя остановиться. Пустишь с ночёвкой?
– Фу-ты ну-ты, Надька! Двадцать пропущенных! Я думала, кто умер! Конечно можно, о чем разговор!
Только я сейчас на работе. Записывай адрес. И подъезжай.
– Ты работаешь? – удивилась Надя.
– Некогда объяснять, у меня клиент. Приедешь, поговорим! Пиши, Пушкина 38/2, вход справа, увидишь, там крыльцо высокое и двери стеклянные.
Маринка отключилась, так быстро, что Надежда не успела больше ничего спросить. Расстроенная, посмотрела на погасший телефон, сунула его в карман пальто, поправила сбившийся платок на голове и отправилась к автобусной остановке.
Ехать пришлось на другой конец города, Надя села на самый дальний ряд сидений, поближе к обогревателям, обняла себя руками и с безразличием стала смотреть на мелькающие городские строения, несущиеся машины и целые ряды торговых точек. Жизнь в городе кипела, дышала какой-то особой энергией, принять которую вот так сразу было очень сложно. Все-таки засиделась Надя в деревне, замшела. Сможет ли Колька привыкнуть, понравится ли ему тут? Он ведь совсем не бойкий, все за учебниками, да за конструкторами. Сам деревянные модели собирает, а потом с особым усердием раскрашивает. Хотя молодым приспособиться легче, а вот сможет ли она? Вон, сегодня ее в два счета как липку ободрали. И ведь чувствовала неладное, да повелась, заторопилась, побоялась, что сочтут ее невеждой и деревенщиной. Смешно, потому что она такая и есть. А Маринка вот смогла приспособиться. Поехала в город с внуками нянчиться, а сама уже и на работу вышла. А ведь зарекалась, что дома будет сидеть. Наверное, жизнь в городе интересней, чем в деревне, разве усидишь на месте?
Надя, завидев на площади обелиск знаменитому поэту, очнулась. Заторопилась к выходу. Не хватало еще свою остановку пропустить.
Легкий морозец обдал обветренные щеки, и Надя припустила вдоль улицы, внимательно просматривая номера домов, боясь пропустить нужный.
Искомый тридцать восьмой был выстроен буквой г, и как раз на углу красовалась табличка "38/2". Вот и крыльцо, и стеклянная дверь, и вывеска "Салон красоты" Мадлен".
Господи, она что теперь в салоне работает? Маринка? Да у нее же руки только под грубую работу заточены, она и сама об этом ни раз говорила!
Навоз из сарая вычистить, или сено на стог закидать, ну или столб поддержать, пока кто-то забор правит, – это она запросто. Она оттого с легкостью и рванула в город, потому что сельхозкооператив в их деревне стал угасать, а будучи лет уж пятнадцать в разводе, ничего кроме тяжелой работы Маринка не знала. Бабой она была огромной, широкоплечей, с зычным голосом и заразительным смехом. Но, впрочем, дети и внуки ее очень любили, поэтому сноха с радостью доверила воспитание своих пострелят бабушке.
Надя потянула на себя прохладную пластиковую ручку, салон дохнул на нее смесью химических запахов, приглушенной музыки и знакомого до мурашек и теплой улыбки Маринкиного хохота.
– Голубчик,