рыка сердце Радима чуть из груди не выпрыгнуло. Не так страшен был сам удар, как этот голос. Хотелось одновременно и на колени упасть, голову закрывая, и побежать без оглядки.
Но Радим не побежал. Тем более что бежать особо некуда. Бились они на корабельной палубе, перегороженной гребными скамьями-румами, заваленной мешками с припасами и всякой корабельной снастью.
Нет, Радим не побежал и не упал. Даже не присел. Принял удар на щит. И принял правильно – отбил в сторону резким боковым движением.
Удар, хоть и вскользь пришёлся, но был силён. Рука заныла, а край щита едва не угодил по лицу.
Щит у Радима большой. Снятый с борта. И очень тяжёлый. Зато крепкий и прикрываться им легче, чем малым.
– Бью!
Новый удар, снизу, по ногам. Радим успел опустить щит, и копейное древко не треснуло его по голени. Зато ударил сам щит. Тоже больно, но терпимо.
– Бью!
Уклониться от этого удара Радим уже не успевал. Отбить – тоже никак. А от ужасного Гуннарова рыка в животе возникла пустота. А потом ярость. И вместо того, чтобы отшатнуться, Радим шагнул вперёд, ловя правой рукой предплечье нурмана.
Рука у нурмана тяжёлая, как полено. И такая же твёрдая. Но всяко лучше, чем древком по голове. Конечно, на голове у Радима шлем, но и рука не голая, а в кожаном наруче. Тем не менее на ногах Радим не устоял. Упал на колено. Но тут же вскочил на ноги…
И не услышал жуткого «Бью!».
Гуннар Волчья Шкура опустил копьё, удовлетворённо хмыкнул и заявил:
– Хорош! Хватит с тебя на сегодня колотушек. Вешай щит на место и займись настоящим делом. Пора воду из трюма убрать. Возьми ведро, черпак и займись. Ты мелкий, тебе сподручней.
Гуннар взял Радима под опеку с того самого дня, когда Харальд спас его от ватажников Нагибы и взял в хирд[9]. Радим тогда думал, что первым делом его научат драться.
Оказалось, не так. Вернее, не совсем так. Пользоваться оружием воинов его тоже учили. Каждый день и подолгу. Но главное для викингов, как оказалось, не мечи, щиты и секиры – а их корабль.
Все тринадцать нурманов любили и холили его так, как княжий гридень[10] своего боевого коня, родного, из жеребят выпестованного, не холит. Радим не понимал, как такое может быть. Это же всего-навсего лодка. Пусть большая, ладно сшитая, дорогая, но лодка. Она ж не живая, она деревянная.
Но скажи он такое Гуннару Волчьей Шкуре – тот прибил бы. А услышь эти слова Харальд … Нет, он бы не убил. Поглядел бы, как давеча на тиуна, что хотел с нурманов мыто[11] взять, и пошёл своей дорогой. Но уже без Радима.
– Наш корабль – лучший! – говорил Гуннар, похлопывая по чёрному просмолённому борту. – Кто скажет, что драккар лучше кнорра, – тот никогда не бывал в дальних походах. Да, он не так быстр, и осадка у него побольше, но в его нутро войдёт куда больше добра, чем вместит самый большой драккар. А когда великанша Ран[12] варит свой солёный суп, я