гласные на концах строк, размашистыми движениями листая книгу от закладки к закладке, неспешно, но в то же время уверенно и почти не делая пауз между отдельными фрагментами; Айдан едва поспевал за ним, а пару раз и вовсе не попал в ритм, сбился и вынужден был ждать до начала следующей строфы. Другой рукой священник взял тонкий металлический стержень и ударял им в такт молитве по чашам. Пение смутным гулом отдавалось в своде ротонды, как будто камни тоже молились вместе с ними; звон серебристой нитью вплетался в узоры молитвы. Небо в разрывах между слоями туч раскалялось всё сильнее, и вот уже жаркий столп стал подниматься над горизонтом. Свежий ветер нежно щекотал ноздри, а где-то среди холмов синица, похоже, всерьёз решила присоединиться к их маленькому хору. Это было так непохоже на унылые, душные службы перед щелью святого Ремигия, что Айдан расчувствовался и вполне серьёзно представил себя воином духа на страже сонного, расслабленного мира.
Когда они закончили, священник тоже выглядел вдохновенным, взгляд его был всё так же пронзителен, но теперь в нём светилась мудрость и что-то даже более странное: словно он видел нечто недоступное взору – ангелов, кружащих в рассветном небе. Айдан и сам почувствовал, как стал ближе к Свету, а, обернувшись, увидел нескольких крестьян, застывших снаружи; с шапками, прижатыми к сердцу и выражением бесконечного благоговения на лицах – они стояли так ещё какое-то время после того, как всё завершилось и только камень дрожал от воспоминаний о молитве. Потом несмело, пригибаясь, боясь даже лишний раз дохнуть, они всё-таки зашли внутрь ротонды. Священник великодушно улыбнулся им, кивнул – и сделал Айдану знак начинать обычную утреннюю молитву.
***
Таким образом, священник со своими мрачными предостережениями оправился своей дорогой, а Айдан своей, только вот безобидный визит в архивы всё больше напоминал опасную экспедицию.
Во-первых, монах уже совершенно уверился в том, что мастер Бернхард умер не сам собой, но не мог понять, было ли это вызвано проклятьем Дейермера. Когда о последнем собеседнике мастера упомянул священник, Айдан тоже вспомнил, как на похоронах ехидничали по поводу любовницы – выходит, в свой последний вечер старик действительно говорил с кем-то и был весьма доволен беседой; может быть, речь даже зашла о Дейермере, и мастер решил, что за двадцать-то лет чары выветрились, и попробовал облегчить душу – не это ли его в конечном итоге сгубило? На логичный вопрос, почему тогда Бернхард не хлопнулся замертво прямо в таверне, Айдан ответил себе, что проклятье могло иметь отсроченный эффект, и тут же нафантазировал, что в таком случае оно наверняка заразно, и теперь собеседник мастера, если только ему не известно противоядие, тоже был в большой опасности – как, может статься, и один слишком любопытный монах, который мог подцепить проклятье, прочитав послание Бернхарда. Звучало натянуто, но ведь колдовство и не на такое гораздо, и Айдан так себя запугал этими подозрениями, что не решался больше трогать доставшееся ему наследие.
Дальше,