Лешего, ты тоже слыхал и в кино видел – вещал он, – Откуда кто взялся? Почем я знаю? Испокон веку так было! Ученых-то теперь – пруд пруди, пусть они мозги морщат. А я вот – Корабельный! И на корабле – все мое – от киля до клотика, от форштевня до ахтерштевня! – гордо сказал дед и расправил грудь, затянутую синим классическим кителем. Под расстегнутой верхней пуговицей была видна застиранная заслуженная тельняшка.
– А зовут меня Афанасием Лукичом! – представился дедок.
– Ну да! – удивился я: – Что? И, такие, значит, бывают? А Ларечные духи бывают? – почему-то спросил я его с подковыркой, живо представив расплодившиеся тогда ларьки на всех площадях и улицах флотских городков.
– А как же! – удивился кот: – Даже я видал я их! Такие, знаешь, в кепках с козырьками, в кожанках. Немного не бритые, быстрые и прилипчивые. Как хозяева – только маленькие! И заметь – они по одному не живут. Сразу размножаются. И кучками ходят!
– Ну да! – опять удивился я.
– Вот те и «ну да!» – передразнил меня кот: – Сам видишь – бывают! А Афанасий Лукич – Корабельный дух, значит, «душа корабля». А куда же кораблю без души?
– Да уж, точно, я всегда тоже считал – есть душа у корабля. Честно! Он, если настоящий, – живой! У каждого – свой характер, своя судьба. Даже везение-невезение у корабля свое собственное! – сказал я, а про себя подумал: «Однако, странноватый кот, поглядеть поближе – так прямо философ!».
– Ты, Митрич, не подхалимничай! Сам-то уже и мышей не ловишь! – приструнил кота Корабельный.
– Мышей тут нет – их крысы давно повывели, еще до меня! – огрызался кот, – вот насчет крыс – клевета! Один раз, помнится, командир мне те же самые претензии предъявил. «Прикажу тебя, Митрич, в кают-компанию не пускать, так как ты свое мясо и фарш не отрабатываешь!». Я, конечно, обиделся, а наутро выложил ему на матик под каютой семь крысиных тушек! Я бы не сказал, что он очень обрадовался! Жаль, что звезд за уничтоженных крыс мне не рисуют, а скальпы мне хранить негде! Но с тех пор претензии прекратил, и приказал меня накормить отборной говядиной. Я же не помойно-подвальный какой – крысятиной-то питаться, да еще под соляровым соусом на их шкурках! Тьфу! Даже представить противно! – сплюнул под стол наглый котяра.
– Старо! Так все порядочные корабельные коты и кошки поступают! Те, конечно, кого Бог мозгой-то не обидел! – презрительно хмыкнул Корабельный.
Рассказывая дальше, старший мичман Егоркин, вошел в раж, и забывал даже закусывать. Народу вдруг показалось, что бутылка была, все же, не одна! Уровень в ней почему-то не падал! Но процесс пополнения был незаметен…
Понятное дело, Палыч увлекался, его мысль сносило и вправо и влево, поэтому, отфильтровав всякие мемуары и циркуляции от генерального курса, по существу, говоря от третьего лица дело вышло такое:
– А ты откуда сам-то взялся, товарищ Корабельный? – спросил его любознательный мичман Егоркин.
– А вот не скажу, как появился. Но помню, что был матросом на парусном фрегате, давным-давно, по