или полуосознанное желание уничтожать. Меньшинство в лице политической элиты теряет былые рычаги власти. Сама власть утрачивает признаки дисциплинарности и командной цензуры. Отныне не меньшинство контролирует большинство по знаменитой фукианской формуле «надзирать и наказывать», а большинство контролирует и меньшинство и друг друга через сеть.
Контроль становится тотальным. Сеть предпринимает универсальный захват. Экономика, основанная на сети, становится символической и интуитивной, основанной на рискованной манипуляции интровертными желаниями. Потому это общество и называется обществом «риска» и «контроля». Если мы обратим внимание на основу существования Синоптикона – виртуальность, – мы увидим здесь «символическое кладбище локального сообщества», или «фабрику неподвижности», как удачно выразился 3. Бауман[24]. Речь идет о том, что сеть, являясь глобальной, одновременно является частной и локальной. Подобный парадокс можно объяснить и психологическим фактором, и фактором сжатия хронотопа в коммуникации. В Синоптиконе, в ризоме, действуют неприкрытые травмы и эстетизированные катастрофы, открытые швы цензуры, ничего не запрещающей, потому что падают все табу. Больше нет патернализма, патриархальных устоев Отца. Сама фигура Отца рассеивается. На части распадается тот, кто отвечал за раздачу указаний, – патрон, цензор и контролер. Сегодня мы извращённо наслаждаемся смертью Отца, кастрацией Символического. В мире, где нет гранднарративов, где исчезли большие правила, – как человеку жить? Человек привык смотреть на себя глазами Другого, определяться через Другого, идентифицировать себя посредством Другого. Человек – оптический прицел Другого, объект его пристального взгляда. Он думает о себе то, что думает о нем Другой. Погоны от Другого очень важны. Без означающих трудно реализоваться как личность. Когда человек теряет «бейджик» Другого, он оказывается наедине с самим собой. Лишенный символической пристежки, он сталкивается с пустотой Реального. Что же он испытывает? Ужас, разочарование, панику, отчуждение. И, как ни странно, порочное удовольствие от собственной безнаказанности.
Вместо Отца как Большого Другого, главного раздатчика означающих, мы сталкиваемся с огромным, просто неисчислимым, количеством собеседников, очаровываться которыми мы в принудительном порядке эстетики, выдающей себя за моральный Закон, обязаны: это наши реальные, но чаще виртуальные «друзья» или «враги», разумеется воображаемые, которых мы идеализируем или демонизируем, предметы фантазмов, плюральные другие. В обществе постмодерна каждый человек оказывается в эпицентре ковровой бомбардировки тысячи мнений. Ассортимент позиций – бесконечен. Человека просто заталкивают, забрасывают роем интерпретаций. Его атакуют чужие трактовки и толкования событий, из которых он не в состоянии выбрать правильную и удобную для себя, не в состоянии согласовать эти мнения и позиции. Доселе комфортная картина