пошел в шхеру за обрезом, хозяйственным мылом, ветошью и щеткой.
«Мне спешить некуда, – думал он, – до отбоя все успею».
Набрав в умывальнике воды, он не спеша, чтобы не разлить на пол, понес таз, который на флоте называли «обрезом», в свой кубрик. Так уж принято было в училище, что все вещи назывались корабельными названиями: таз – обрезом, пол – палубой, стенки – переборками, табуретка – баночкой и так далее.
Из старшинской доносились звуки футбола и незабываемый голос комментатора Озерова.
«Такой хоккей нам не нужен!» – вспомнил Алексей.
Внезапно из старшинской вышел навстречу Алексею со стаканом чая замкомвзвода Шорохов, увидев Алексея с обрезом полным воды, он остановился и внимательно посмотрел, как будто что-то вспоминая. Алексей тоже остановился, поставил обрез на пол. А черт его знает это начальство, еще впаяет неделю без берега за ни за что, и четко доложил:
– Товарищ главный старшина! Курсант Морозов! Драю переборки в кубрике номер один по приказанию старшины второй статьи Чхеидзе!
Шорохов отхлебнул чаю, пожав плечами, улыбнулся и сказал:
– Драишь, драй! Чего встал – иди, курсант! Занимайся работой!
Морозов поднял свой «обрез» и, чтобы не расплескать, понес в кубрик, где ждала его покрашенная зеленой краской стена.
Стена красилась прошлым летом силами так называемых «декабристов» и «академиков» и выглядела ранней осенью еще вполне прилично. Тем более, что второе отделение – приборщики кубрика – драили ее раз в неделю с мылом и щетками. А уж сегодня была большая приборка и стенка или, как говорили на флоте «переборка», драилась точно с мылом и усердием и выглядела чистой.
«Но приказ есть приказ, – подумал Алексей, – сказали драить, значит надо драить».
Он намочил в обрезе щетку, намылил ее и начал отдраивать, ухмыляясь, идеально чистую «переборку». Он драил ее с такой силой, что казалось, что сдерет вместе с краской.
Он драит палубу и крепко верит,
Что где-то ждут его пятьсот Америк!
Ну не пятьсот, так пять по крайней мере.
Материков, открытых, нет в семнадцать лет!
– запел он.
В это время главный старшина Шорохов внимательно изучал стены в политотделе и нигде не находил грязи или того, к чему можно было бы придраться. Покачав своей слегка кучерявой головой, он не спеша пошел в ротное помещение.
– Ты чего, еще поешь, Морозов? Весело? – раздался сзади голос Чхеидзе. – Так я тебе настроение испорчу! – раздался сзади голос командира отделения, который вывел Морозова из душевного равновесия, и он чуть не уронил от неожиданности щетку.
Он принял стойку «смирно», повернулся к своему командиру отделения, уволившему курсантов и, весело глядя в глаза, спросил:
– А что, товарищ старшина второй статьи, песни петь уставом во время приборки запрещено?
– Не запрещено! – нахмурился Чхеидзе, – но я думал, что вам веселиться вроде не с чего?
– Работа