того, как все внимают в восхищенном молчании, время от времени согласно кивая, она заставила себя внимательно слушать, стараясь быть непредубежденной.
Шли минуты и часы. Эмили заснула, и Анна отнесла ее на кушетку. Дилайле уже хотелось домой – было и вправду поздно. Но каждый раз, когда Роуз объявляла перерыв, Дилайлу сразу окружали со всех сторон – заговаривали с ней, спрашивали, что она думает об услышанном. И когда она отвечала, заикаясь от смущения, все ее внимательно слушали. Опять задавали вопросы. Вступали с ней в дискуссию.
Когда Дилайла наконец посмотрела на часы, было уже два ночи.
– Мне и вправду пора домой, – ошеломленно объявила она Роуз.
– Почему? – Та нахмурилась, явно недоумевая.
– Уже очень поздно.
– Но… завтра ведь семинар продолжится! Ты можешь поспать здесь. У нас найдется кровать и для тебя, и для детей.
– Я не могу! Я… Эмили завтра в школу. И… и…
Роуз коснулась ее руки.
– Пожалуйста, останься, – умоляюще произнесла она. – Завтра очень важный день! Завтра будет выступать Отец – ты обязательно должна его услышать. А потом, во второй половине дня, мы можем отвезти тебя обратно домой.
Дилайла даже не знала, что и сказать. Она все равно не смогла бы прямо сейчас вызвать «Убер», даже если б попыталась.
– Хорошо, спасибо, – наконец смущенно ответила она.
И Роуз вроде как настолько обрадовал этот ответ, что Дилайла почувствовала, как по всему телу разливается странное приятное тепло.
Выступая на второй день семинара, Моисей внимательно наблюдал за Дилайлой. Она постоянно ерзала на своем месте и дважды зевнула. А один раз он заметил, как она тайком проверяет время на своем телефоне, и сделал себе мысленную заметку приказать Роуз забрать телефоны у всех участников, чтобы они не отвлекались. В какой-то момент, когда ее младенец расплакался, Дилайла встала, чтобы обнять его – прямо во время выступления Роуз. И, что еще хуже, вытерла ребенку сопли скомканной салфеткой. После чего засунула пропитанную микробами бумажку в карман и не пошла мыть руки. Моисей мог представить, как микробы копошатся у нее на руках, ползают повсюду, распространяя болезни… Придется преподать ей урок.
Тем не менее у него не было никаких задних мыслей или сомнений. Едва только Моисей увидел ее, то словно сбросил с плеч сразу сорок прожитых лет. Это был воистину дар Божий.
Он хотел видеть ее в своей общине.
Когда Моисей говорил о Божьем гневе и ревностности, глаза его помимо воли то и дело метались к ней, обводя соблазнительные изгибы тела, а разум наводняли томительные образы. Кормит ли она все еще грудью? Пожалуй, стоит попросить кого-то из женщин аккуратно это выяснить…
Естественно, глаза у нее были красные и припухшие. Вчера они закончили уже глубокой ночью, и он проследил за тем, чтобы участников семинара разбудили ровно в половине шестого утра. На столь коротком семинаре слишком многое предстояло охватить, и Моисей давно усвоил, что усталость делает людские умы более