в неизвестность. За все время знакомства мы ни разу не говорили откровенно. Словно вам было непонятно, как я мучился. Теперь вы скажете, вы не сбежите без ясного ответа.
Она пыталась вырваться и проявила недюжинную силу. Лицо ее пылало яростью, о возможности которой у этой девушки он даже не подозревал. Сейчас она так ненавидела его, что готова была ударить. И несомненно, ударила бы, будь ее руки свободны.
– Пустите! Вы, животное! Пустите!
– Боже, Элизабет! Вот так бороться с вами! Боже, что мне делать? Я не могу вас отпустить. Вы должны выслушать!
– Нет! Не хочу! Какое у вас право меня допрашивать!
– Простите, не сердитесь! Ответьте только – когда-нибудь, когда вся эта мерзкая история останется в далеком прошлом, вы выйдете за меня?
– Нет! Нет! Никогда!
– Не спешите, прошу вас. Не выносите приговор. Пусть в этот вечер будет ваш отказ, но через месяц, через год? Пусть через годы?
– Разве я не сказала «нет»? Какой смысл продолжать?
– Элизабет, послушайте. Снова и снова я пытаюсь объяснить вам, что вы для меня значите, но как-то не выходит! Попробуйте меня понять, ведь я рассказывал о здешней жизни – мертвой жизни, в тоске, одиноком нытье и самоедстве. Постарайтесь представить и поймите, что вы, единственный на земле человек, кто мог бы стать моим спасением.
– Дадите вы мне уйти? К чему эта дикая сцена?
– Разве для вас пустой звук то, что я люблю вас? Вряд ли вы представляете мои мечты о жизни с вами. Если б вы захотели, я женился бы, дав обещание до конца дней даже не прикоснуться к вам. Только бы вы были рядом. Я не могу больше – один, всегда один. И неужели же вы никогда не сможете простить меня?
– Никогда! Никогда! Не вышла бы за вас, даже останься мы вдвоем на целом свете! Мне за вас выйти, как за… мусорщика!
Она заплакала. Флори понял, что это искренний ответ. Глаза у него тоже защипало. Сквозь навернувшиеся слезы он проговорил:
– Ладно, последнее. Поверьте, не так уж мало, если в мире есть кто-то, действительно вас любящий. Поверьте, что, хотя найдутся кавалеры и богаче, и моложе, и всеми данными превосходящие меня, никто не будет к вам нежней, заботливей. И хоть средства мои невелики, на них вполне возможно прилично жить. Устроить красивый, уютный дом, завести…
– Кажется, мы достаточно поговорили? – сказала она, вернув сдержанный тон. – Могу я уйти, пока никто не появился?
Он слегка разжал руки, державшие ее запястья. Потеряна, навек потеряна. Вновь с яркостью галлюцинаций побежали картины их семейной жизни: их сад, Элизабет, сыплющая рис голубям на аллейке возле куста вымахавших почти ей до плеча лимонно-желтых флоксов; книжные стеллажи и акварели в изящных рамках, стол с букетом бальзаминов в китайской вазе и черный лаковый изгиб рояля. Рояля – заветной мечты, разбитой глупым, подлым случаем.
– И у вас обязательно был бы рояль, – с отчаянием сказал Флори.
– Я не играю на рояле.
Он отпустил ее. Все кончено.