главное – правильная установка. А вот раньше… – ножик в его руках замер – раньше бы я посмотрел, на какой газетке обедаю. Нет ли там какого портрета, а то ведь можно и того… Вот времечко было. Вы не знаете. Не застали. А уж за такие разговоры, как наша дамочка тут… Культ личности. Он конечно – да. Это мы преодолели и осуждаем. Но люди вели себя построже. Еще по одной? («… при коммунизме»* – фраза из доклада Н.С. Хрущева на XXII съезде КПСС)
Дима знал, о чем говорит Николай Павлович, очень хорошо знал.
Отец его Лиды – Петр Ефимович, ведь тоже побывал там. Восемь лет тесть провел на строительстве Норильского металлургического комбината. И такие дела, что не по своему желанию. Вернулся, когда дочка уже в школе училась. После двадцатого съезда. Весь седой, половина зубов – железных, рука покалечена. Но при этом бодрый и даже жизнерадостный. Словно у него не забрали, ни за что, ни про что, часть жизни… Диму очень хорошо принял, с удовольствием резался с ним в шахматишки. Всем интересуется: и театром современным и музыкой, а литературой – так запойно. В складчину на две семьи покупали книги у перекупщиков на рынке. Детективчик этот – так же приобретен. После прочтения всем семейством устраивали своеобразную лотерею, чтобы определить, где новый томик найдет свое законное пристанище.
Так что выдержал Петр Ефимыч и остался прежним советским человеком. Только когда при нем вели восторженные разговоры, у него появлялся этакий ироничный прищур…
Дима всегда думал, а он смог бы так? Не озлобиться, не закаменеть сердцем?
Верховников понял, что уже несколько раз читает один и тот же абзац. Он полез на верхнюю полку.
Глава так и осталась недочитанной. Наверху казалось, что вагон раскачивается гораздо сильнее; та-да – та-да, та-да – та-да: под стук колес и обстоятельный рассказ снабженца о перипетиях в его последней командировке, Дима провалился в дрему.
Когда он проснулся, купе заливал малиновый свет. Дима свесил голову вниз.
Внизу на своем месте был только один пассажир… будущий педагог Верховников не смог припомнить ни его имени отчества, ни фамилии – это, конечно, никуда не годилось. Как же он будет запоминать фамилии своих учеников: двадцать пять, тридцать фамилий за раз. Невероятно. Нужно будет найти какую-нибудь методу… В общем, на своем месте остался только солидный пассажир, то есть – снабженец. Остальные куда-то разбрелись.
Солидный пассажир уставился в окно, подпер тяжелый подбородок рукой. Водянистые глаза тонули в бездумной печали. За окном проплывало безбрежное открытое место – то ли поле, то ли степь – не разберешь; солнце светило в глаза, и на фоне пронзительного заката все на земле почернело и потеряло краски. Ясно видны были только телеграфные столбы: десятки столбов, сотни, и все как один – кривые.
Откуда на человека навалилась такая тоска? Наверное, ее разливают по бутылкам с горчичными этикетками. А он – нет, он бодр. Хорошо все-таки быть молодым! Дима счастливо потянулся и почувствовал голод.
А почему бы ему