Михайловского, Вейнберга и Боборыкина (литераторы. – А. В.)… Собралось человек пятьдесят. Большинство друг друга не знало или знало по виду, и поэтому все избегали смотреть друг другу в лицо, косились, сталкиваясь, отворачивались, делая равнодушную мину. Знакомые разбились „по уголкам“. Приехали, наконец, „дорогие гости“. Сначала Михайловский, а за ним и Петр Дмитриевич с Вейнбергом. Их встретили, как водится, аплодисментами. Они раскланивались „улыбчиво“. Пошли закусывать – и тут уж не было „официалыцины": тыкались вилками в одно место, переливали через край рюмки; балык, семга исчезли в мгновенье ока, у кого-то из жадных рук вывалилась коробка с сардинками и хлопнулась на пол. Покончив с закуской, стали рассаживаться. Места заранее не были размечены… Обеденная зала в „Праге“ похожа на гроб. Потолок низенький – совсем крышка гроба. И вот, когда все принялись за суп, водворилось такое безнадежное молчанье, что стало даже неловко, жутко… После супа ждали, что кто-нибудь встанет и скажет „словечко“. Но никто не произнес ни одного звука, все еще глубже уткнулись в тарелки и ели с таким жаром, точно они до этого три месяца голодали. Подали разварную рыбу в каком-то пресном соусе. Съели… Подают, наконец, скверное мороженое – и в обыкновенные рюмки наливают тепловатое шампанское… (Хороша „Прага“!)… Мороженое съедено. Шампанское в рюмках выпито до последней капли».
В.Е. Маковский. В трактире. 1887 г.
Короче говоря, Боборыкину обед не понравился: он назвал его «скверным» и уехал, ни с кем не прощаясь. Оставшиеся стали судить да рядить по поводу неудавшегося банкета. Все пришли к выводу, что подписка на обед была организована крайне неудачно: если «назначили бы по 10 рублей с персоны, было бы и вино, и шампанское настоящее, и настроение… А то за три целковых с человека вздумали принимать таких „генералов“… Словом, все были недовольны». А один из участников пиршества заметил: «Сколь печально, что русская интеллигенция не умеет отводить душу в обществе своих „властителей дум"».
Семен Тарарыкин не раз перестраивал на новый лад доставшийся ему ресторан, где обеденная зала была «похожа на гроб». В 1902 году здание преобразилось по проекту талантливого зодчего Льва Кекушева – вход в ресторан теперь устроили с Арбата. Серьезным образом изменились и его интерьеры. А в 1914–1915 годах над образом «Праги» «поработал» не менее выдающийся архитектор Адольф Эрихсон, придумав зданию необычную надстройку (по которой мы и узнаем ресторан поныне) и опять же изменив его внутреннее убранство. «Прага» славилась своими удивительными зеркалами, в которых смотрелись чуть ли не все русские литераторы первых десятилетий XX века. Осип Мандельштам, к примеру, в 1922 году вспоминал те времена, «когда половой, отраженный двойными зеркалами ресторана „Прага“, воспринимался как мистическое явление».
Что, помимо зеркал, отличало новый ресторан от конкурентов? Не только кухня, а еще и планировка залов, ибо по московским трактирным традициям большая