отчего вдруг стала ещё более походить на Ниночку. – Мало мне забот со своими! Пойдёт в гимназию, там её и вымуштруют…
– Ну, конечно, конечно, – согласился полный господин. А потом прибавил, обращаясь ко мне: – Здравствуй же, Лена! Что ж ты не подойдёшь ко мне поздороваться! Я твой дядя Мишель.
– Дядя? – неожиданно сорвалось у меня с губ помимо моего желания. – Вы – дядя?
А как же мундир и ордена, где же у вас тот мундир и ордена, которые я видела на портрете?
Он сначала не понял, что я у него спрашиваю. Но разобрав, в чём дело, весело и громко рассмеялся своим громким, густым, басистым голосом.
– Так вот оно что, – добродушно произнёс он, – тебе орденов и звезду захотелось?
Ну, ордена и звезду я дома не надеваю, девочка.
Уж извини, они у меня в комоде лежат до поры до времени… А будешь умницей и скучать у нас не станешь – я тебе их тогда и покажу в награду…
И, наклонившись ко мне, он поднял меня на воздух и крепко поцеловал в обе щеки.
Мне сразу понравился дядя. Он был такой ласковый, добрый, что невольно тянуло к нему. К тому же он доводился родным братом покойной мамочке, и это ещё более сблизило меня с ним. Я готова была уже броситься ему на шею и расцеловать его милое, улыбающееся лицо, как внезапно надо мною раздался неприятный, шипящий голос моего нового неожиданного врага – Матильды Францевны.
– Не очень-то её ласкайте, Herr General (господин генерал), она очень гадкая девочка, – заговорила Матильда Францевна. – Всего только полчаса как у вас в доме, а уже успела наделать много дурного.
И тут же своим противным, шипящим голосом Матильда Францевна пересказала всё то, что случилось до прихода дяди и тёти. Дети подтвердили её слова. И никто из них не сказал, почему всё это так случилось и кто настоящий виновник всех происшедших бед. Во всём оказалась виновата только Лена, одна только Лена…
«Бедная Лена!.. Мамочка, зачем ты покинула меня?»
По мере того как немка рассказывала, всё сумрачнее и печальнее становилось лицо дяди, и тем строже и холоднее смотрели на меня глаза тёти Нелли, его жены. Осколки разбитой вазы и следы на паркете от мокрых калош вместе с растерзанным видом Толи – всё это далеко не говорило в мою пользу. Когда Матильда Францевна кончила, тётя Нелли строго нахмурилась и сказала:
– Ты будешь непременно наказана в следующий раз, если позволишь себе что-либо подобное.
Дядя посмотрел на меня грустными глазами и заметил:
– Твоя мама в детстве была кротка и послушна, Лена. Мне жаль, что ты так мало похожа на неё…
Я готова была заплакать от обиды и горечи, готова была броситься на шею дяде и рассказать ему, что всё это неправда, что меня обидели совершенно незаслуженно и что я далеко не так виновата, как объяснили ему сейчас. Но слёзы душили меня, и я не могла выговорить ни слова. Да и к чему было говорить? Мне бы всё равно не поверили…
Как раз в эту минуту на пороге залы появился лакей в белых перчатках, с салфеткою в руках и доложил, что кушать подано.
– Иди