Лондон, конец семидесятых, период Тэтчер, вплоть до Cool Britannia[24]… Ну то есть можно ли писать обо всем этом из Парижа? Или вы поэтому перестали писать романы?
Должно быть, на моем лице отразились истинные эмоции, потому что он вдруг застыл и теперь – хотя я с трудом разбирал отдельные слова – явно судорожно пытался исправиться. «Поэтому перестали писать романы?.. У вас был такой узнаваемый стиль…» Он еще что-то бормотал о том, как важно «не торопиться в работе над романом в наш век сиюминутных удовольствий».
– Послушайте, Джейк, – прервал я его. – Было очень приятно с вами поболтать, но мне пора – не то я опоздаю. Давайте вы пришлете мне все свои вопросы и я постараюсь на них ответить – если, конечно, еще не разучился печатать.
Он будто бы сжался, заметно пристыженный.
– Майкл, я…
– Да-да, было очень приятно. Присылайте вопросы, я на них отвечу.
– Я…
Щелчок по маленькой телефонной трубке на экране – и его лицо пропало. Сейчас мне обязательно придет гневное сообщение от Клариссы – если, конечно, у него хватит смелости ей рассказать. Вздохнув, я перевел взгляд вниз – серебристый тачпад был весь заляпан свежей ярко-красной кровью. Ее капли срывались из-под ногтя большого пальца на правой руке, а ладонь была влажной и липкой. Я машинально встал, чтобы взять салфетку, и подумал: заметит ли Лия, когда придет?
3
Лия
Если бы не очередной деморализующий день в кафе, я бы, наверное, нашла какой-нибудь не слишком правдоподобный предлог и вообще не пошла бы на эту сомнительную встречу. Вел он себя, мягко говоря, странно, и вдобавок его жена теперь явно точила на меня зуб. Эмма – которую я расспросила позже – поведала, что когда-то та была моделью, потом стала фотографом, добилась определенного коммерческого успеха, но у критиков признания не снискала. Коллега Эммы, остроумный и язвительный Реми, затянувшись сигаретой, лениво заметил, что перед объективом она смотрелась куда органичнее, чем за ним.
Однако, невзирая на тревожные звоночки, я чувствовала, что нужно идти до конца. После личного знакомства с ними можно было не сомневаться, что эта вакансия заслуживает внимания. Не бояться, к примеру, что он окажется автором каких-нибудь эротических фанфиков по «Гарри Поттеру» или доморощенным биографом Дениса Тэтчера. Майкл Янг – настоящий писатель, и не из последних. Уже в конце семидесятых, с выходом романа «Ричард. Падение», его слог стал неотъемлемой частью английского литературного ландшафта. До самого начала нового тысячелетия он стабильно выдавал на-гора циничную современную прозу, завоевав сердца и старой гвардии истеблишмента, и эрудированных бунтарей-позеров, с которыми я училась в университете, – тех, что ходили в киноклубы на просмотр «Апокалипсиса сегодня» и имя Дэвида Фостера Уоллеса обозначали как ДФУ. В свой обеденный перерыв я написала университетской подруге, работавшей в лондонском издательстве, и спросила, знает ли