жилетки, а белоснежные манжеты и воротнички его рубашек всегда были безупречно выглажены.
– Вэл, – представился он парням. Голос у него был уморительным – жеманным, манерным, как у заправской пидорасни. Железняк привычно закатил глаза:
– Валёк, да брось ты!
Лицо стилиста так же привычно перекосилось.
– Ты же знаешь, что я ненавижу имя «Валя»! – зашипел он.
– И правда, – согласился Железняк, – имя – полный отстой, особенно для мужика. Что «Валя», что «Валентин», как будто кого-нибудь стошнило… Но «Вэл» – это вообще днище.
– Да пошёл ты, Железный Дровосек! – обиженно протянул Валентин.
Наблюдая за их перепалкой, парни хранили деликатное молчание.
– Ладно, шутки в сторону, – Железняк стал серьёзным. – Времени у нас в обрез. Фотки я тебе скидывал, но посмотри-ка теперь на парней свежим взором, прикинь примерный фронт работ.
Валентин отступил на пару шагов, сложив руки на груди, и окинул внимательным взглядом каждого из ребят, будто художник, оценивающий только что написанную картину.
– Ну что, сильно плохо? – полюбопытствовал Железняк.
Тот медленно покачал головой, не отрывая цепкого взгляда от будущих звёзд.
– Нет, это не плохо. Это пиз… ц как плохо! – заявил он наконец.
Иван
Это было уже слишком. Иван, конечно, никогда и не воображал себе, что выглядит как Тимоти Шаламе,18 но уж точно не считал, что всё так дерьмово, как об этом заявил стилист.
Самым досадным же было то, что продюсер, казалось, ничуть не удивился резкому и категоричному диагнозу этого странноватого типа по имени Вэл. В ответ на его «п… дец как плохо» Железняк лишь сдержанно кивнул, соглашаясь:
– Да, работы тут реально море… Но ты же профи. Ты сделаешь всё, как надо!
Стилист продолжал осуждающе покачивать головой, разглядывая Ивана и остальных парней, словно мысленно недоумевал, как можно было настолько себя запустить.
– Кто тебя стриг? – наконец обратился он к Ивану, брезгливо скривив губы. – Слепой и безрукий цирюльник в салоне «Все стрижки по сто рублей, каждая десятая бесплатно, приводите родственников – получайте скидку»?
Иван смутился. В последний раз стригла его Маша – ещё осенью. Они тогда собирались на день рождения к бывшему однокласснику; Иван не успел забежать в парикмахерскую, а Маша настаивала, что просто неприлично выходить в люди с настолько отросшими патлами. Ей тогда удалось убедить его, что она создала на его голове нечто вроде выразительного художественного беспорядка. Судя по взгляду Вэла, слово «художественный» здесь было явно лишним.
– Это просто преступление против человечества – творить на голове такое! – продолжал неистовствовать Вэл, глядя на волосы Ивана практически с отвращением. – Знаешь, как во времена наших бабушек такие причёски называли? «Я у мамы