как-то удалось быстро привязать их к себе. Пока их не перевезли через линию фронта глубоко в тыл, они ходили за мной хвостиком.
С тех пор я всем сердцем прикипела к детям – и всю жизнь работала с детьми, с молодежью.
К этой категории детей меня судьба привела еще раз, когда я уже была в Москве и училась на искусствоведа. Это было, по-моему, в начале 1946 года, когда в Москву начали привозить эшелоны осиротевших детей, которые были в оккупации, и распределять по разным учебным заведениям, в основном – по ремесленным училищам.
Но сначала всех проверяли на способности в изобразительном искусстве и в рукоделии, а также – в музыке. Способных отправляли в соответствующие заведения.
Художественно одаренных подростков определили в училище, где их собирались учить художественному делу. Там было отделение стекла, отделение дерева и третье, по-моему, металла.
Был приказ, согласно которому этих учеников нужно было обеспечить самыми высококвалифицированными преподавателями. Там стали работать очень сильные художники, а читать историю искусств прислали двух дам – кандидатов искусствоведения из Пушкинского музея, которые преподавали и у нас в университете. Это были аристократические дамы, у которых мы, студенты, учились не только предмету, но манерам поведения, – но они не смогли найти с трудными, внутренне искалеченными войной подростками, общий язык. Они уходили с каждого урока в ужасе и отчаянии.
И вот однажды меня, за плечами которой был фронт и рождение ребенка, вызвали в кабинет к ректору. Я вошла, замирая от страха, и кроме ректора, увидела незнакомого мне пожилого интеллигентного мужчину. «Владимир Иванович, вот кандидат, которого мы вам рекомендуем, – сказал ректор. – Она студентка первого курса, но справится с задачей. Я бы хотел, чтобы вы сейчас с ней отдельно поговорили».
Владимир Иванович оказался завучем того самого художественно- ремесленного училища. Он мне говорит: «Ваша комсомольская организация очень рекомендует вас к нам на работу преподавателем истории искусств. Я понимаю, что вы только начинаете учиться, но, может быть, вы, молодой человек, сможете найти подход к ребятам? Давайте попробуем». «Пробовать» нужно было на следующий день.
Я потом долго не могла понять, почему именно меня вызвали: на курсе со мной учились ребята гораздо более способные, – например, вернувшийся с фронта Дима Сарабьянов.
Домой я пришла вся в слезах. Услышав причину моего расстройства и сомнений, мама воскликнула: «Ты сомневаешься идти в училище, где собраны дети, вернувшиеся фактически с фронта? Какое ты имеешь право от этого отказываться?!» На мои переживания, что я не умею говорить и не знаю, что говорить, мама ответила: «Все можно преодолеть. Кроме того, что ты умеешь или не умеешь, хочешь или не хочешь – есть долг!»
Мама заставила меня написать конспект, потом выучить его. Я решила рассказать, чем ценно искусство, почему оно-таки интересно. Когда я утром встала, на столе лежали мои медали – «За оборону Москвы» и «За победу над фашистской Германией».