ожидается с мучительным нетерпением.
– О каком письме ты говоришь? Это возбуждает мое любопытство.
Слегка дрожащей рукой Арно вынул из кармана портмоне, достал из него надушенный конверт, запечатанный гербовой печатью, и подал его отцу.
Граф мгновенно побледнел, и его протянутая рука опустилась.
– Что это значит? Откуда у тебя письмо Габриелы? Я узнаю ее почерк, – проговорил он, тяжело дыша.
– Она сама дала мне его для передачи тебе.
– Так ты видел ее? Но где же?
– Этой зимой в Париже, – отвечал Арно с некоторым замешательством. – Мы неожиданно встретились. Но потом я с ней говорил и увидел, что ее раскаяние так глубоко, ее любовь к тебе так искренна, что я счел своей обязанностью взять это письмо.
– Ее любовь ко мне! – повторил граф с едкой иронией. – Какую ложь рассказала тебе эта вероломная женщина, изменившая мне и покинувшая меня?
Лицо молодого графа вспыхнуло, и неуверенным голосом он возразил:
– Не слишком ли ты строг, отец, клеймя таким суровым словом неосторожность неопытной молодой женщины. Габриела действительно оскорбила тебя своим легкомысленным кокетством, но я не считаю ее способной на бесчестный поступок. И мне кажется, что во всяком случае тебе следовало бы прочитать ее письмо.
Он вложил конверт в руку отца, а сам из скромности отошел к окну. Граф колебался еще с минуту, его нервно дрожащие руки как бы отказывались открыть письмо. Воспоминание всего, что эта женщина заставила его выстрадать и что разлучило их, жгло его. Наконец, с внезапной решимостью он сломал печать.
– Арно! – произнес он минуту спустя.
Молодой граф, стоявший прислонясь к стеклу и погруженный в свои думы, поспешно подошел, стараясь угадать на взволнованном лице отца его решение.
– Возьми и прочитай; потом дай мне совет, ты теперь зрелый человек, – сказал граф, подавая ему письмо, которое Арно взял с некоторым смущением.
Волнуемый противоречивыми чувствами, он погрузился в чтение послания Габриелы к оскорбленному супругу. Оно было очень хорошо написано, исполнено любви, смирения и раскаяния:
«Прости мне горе, которое я тебе причинила своей преступной ветреностью, – писала она между прочим. – Позволь мне вернуться, чтобы ухаживать за тобой и загладить мои заблуждения. Не будь жесток, Вилибальд, ведь ты же любил меня. Ужели это чувство умерло в тебе и ты останешься глух к моей мольбе? Если б ты знал, как я чувст вую себя одинокой! Как я жажду соединиться с тобой и с моими детьми, моими сыновьями, так как Арно овладел моим сердцем, благодаря своей доброте и великодушию. Он вполне сын твой по сердцу. Когда я его увидела, то поняла, что тебе, единственной и первой любви моей непорочной молодости, принадлежит мое сердце, несмотря на ошибки и увлечения, омрачившие это чувство». В заключение она говорила, с каким нетерпением и с каким мучительным беспокойством ожидает решения своей судьбы: помилования или приговора.
С пылающей головой и тяжело дыша, Арно положил письмо на