рука недовольного хозяина. И точно таким же способом поместила на его место Керчь.
Вот с кем мне – да что там, нам всем! – пришлось изрядно помучиться. Керчь ловила все аэроболы, что летели в ее сторону, а сама запускала так, что поймать можно было лишь чудом. Все ее противники сменялись по очереди, и сам я не раз провисел над игровым полем, наблюдая за друзьями, но не в силах сдвинуться с места и принять участие в сражениях. Однако и Керчь уставала, на ее месте оказывался кто-то другой – и странная игра продолжалась снова.
Вскоре я и сам сбился со счета. За нашими спинами висели и непрерывно обновлялись цифры: 23, 34, 38, 50. Самое маленькое принадлежало, конечно, Керчи – 8, ну а самое большое? Самое большое было мое. Игра мне определенно не давалась.
В какой-то момент Фе (а мы встретились с ней в паре лишь однажды) крикнула, бросая мне аэробол:
– Береги лампу!
Не понял, зачем она это сказала, но в тот самый миг мне стало страшно. Я совсем забыл, что лампа надежно спрятана в чехле и ремень, обмотанный вокруг пояса, не даст чехлу потеряться. И тогда я увидел свою лампу – запущенная рукой Феодосии, она летела прямо ко мне, разворачиваясь в воздухе то своей утолщенной частью, то тоненькой, с хрупким орлом на конце. Мое тело совсем перестало хоть что-то весить, оно словно исчезло, и я не испытывал, глядя на лампу, ничего, кроме ужаса. Так страшно мне не было ни до, ни после того случая – даже когда летел в пропасть, во мне не было и части того страха.
И лампа застыла в воздухе.
– Фи! – кричала Феодосия, кричал кто-то еще, но я висел как заторможенный, с раскрытыми от ужаса глазами. – Фи! Ты в игре, нет? Лови аэробол, Фи! – И в ушах гудел каждый звук, каждая буковка, разбиваясь на бесцельные осколки, и они тоже летели в меня, вонзались в кожу, прорезали путь к сердцу: потерять, не поймать, разбить лампу – это конец! Конец! Застрять на этом уровне, в Супермассивном холле…
– Нет, – кричал я исступленно. – Нет, нет!
Сжав всю волю в кулак, я заставил себя пробудиться, распрямить руку и прыгнуть. Моей руки коснулось что-то холодное и твердое, но это была не лампа. Это был аэробол.
В тот же миг я понял, что нити больше не держат меня в воздухе. Мы снова летели вниз, и голос, оставшийся наверху, словно прощаясь, говорил нам вдогонку:
– Игра окончена. Результаты. Игра окончена. Результаты.
Но какие могли быть результаты, до них ли нам было, когда мы снова падали? Это странно вспоминать, конечно: не подобрать и двух слов, которые бы отражали, что мы чувствовали в течение этого полета. Представьте, что вы падаете в бесконечной пустоте и совсем не знаете, что может случиться с вами, увидите ли вы в своей жизни что-нибудь еще? Как бы вы описали это? Как бы вы описали, что видели вокруг себя? Видели бы вы что-нибудь?
Не видели и мы. Я пришел в себя, лишь когда приземлился, и то не сразу. Невероятным – хотя что в Башне можно было считать невероятным? – образом каждый из нас оказался на длинном стуле с высоченными ножками и такой же, превышающей человеческий рост, спинкой. Слетев с невероятной высоты,