контролировать еду в своей тарелке, свой режим дня, свои расходы…
– Я не «некоторые люди», – обреченно вздохнула мисс Густавссон. – Не потому что я ставлю себя выше – или ниже… Я просто…
Она подбирала слова, как кусочки пазла, как стеклышки витражной мозаики, осторожно ступая по крошкам битого фарфора, который впивался в голые пятки, и на полу оставались кровавые кляксы. Она давно перестала фильтровать мысли, высказываемые на приеме у психотерапевта, она не боялась доктора Гаштольда – оценки, реакции неприятия, сочувствия… Доктор Гаштольд был холоден и беспристрастен, настоящий хирург.
Хирургам приходится отстраненно воспринимать ситуацию, делать людям больно – чтобы потом те выздоравливали.
– Вы не думали о том, чтобы завести любовника?
Серо-голубые глаза моргнули, взгляд перешел от статуэтки – благородного оленя авторства французского скульптора 19-го века – на мужчину в кресле напротив.
– Зачем?
Вильгельмина по привычке уже успела отловить первую пришедшую в голову мысль, поймала ее, как кошка ловит мышь, за хвост когтем, уже успела проанализировать ее значение.
Она сперва подумала не о резонности и смысле… Перед глазами, яркий как вспышка фотокамеры, явился, будто из ниоткуда, образ с копной каштановых волос и веснушками на молодом лице.
– Вам необходимо отвлечься. То, как вы будете скрывать наличие интрижки, позволит вам ощутить власть и сладость тайны, которые вы себе не позволяли.
– Это физически невозможно, – отвечала Вильгельмина, прекрасно понимая, что доктор Гаштольд уже сделал выводы: что та вместо отрицания переключилась на логику, спряталась за рационализацию, не отказалась. – Феб знает обо всем, у меня нет ни минуты, чтобы он не присутствовал в моей жизни – явно или неявно.
– Все возможно – если вы захотите. Подумайте над этим, просто подумайте, не гоните эту мысль.
Вильгельмина не гнала… Она думала.
– Расскажите о человеке, который бы мог вам понравиться?
– Доктор Гаштольд, я бы не хотела сейчас это обсуждать, мне важнее…
Кого она обманывает! Она пришла на сессию с определенным запросом, который не имел ничего общего с ее настоящей проблемой! Она ускользает, прячется, осуждая свой же собственный эскапизм…
Феб начал ее раздражать в последнее время намного сильнее, Вильгельмина уже просто не могла выносить аромата его парфюма, запаха тела, а рвотный рефлекс, казалось бы, навсегда утраченный, вновь поднимал голову и норовил подняться с колен… Она хотела, чтобы доктор Гаштольд дал ей прикладной совет, какую-нибудь методику для аутотренинга на принятие ситуации, а в итоге пришла к тому, от чего пыталась убежать.
Феб стал ей противен, потому что вдруг стал приятен кто-то другой. Раньше, сколько бы де Лавендер не совал член Вильгельмине в рот, сколько бы ни мял руками ее грудь и задницу, не хватал за волосы, осторожно, боясь испортить прическу, Вильгельмине было все равно.
Она