божество, которому, для того, чтобы вполне заслужить это имя, не хватает только сознания, но которое конечно и, кроме того, не свободно от некоторых значительных противоречий. Оно играет роль Deus ex machina, которую некогда Платон и Аристотель порицали у Анаксагора, и которая всегда находится под руками, когда недостает механического объяснения. Подобную гипотетическую нелепость сочтет недопустимой всякий маломальски точный мыслитель, даже если он не признает границ научной гипотезы, указанных Д. С. Миллем. Поэтому нет никакого сомнения, что все аргументы которые Гартман приводит в пользу признания бессознательной психической деятельности, по крайней мере, в таком виде, в каком он их приводит, не удовлетворяют второму условию. Он не доказал, что факты в опыте, исходя из которых следует заключить о бессознательной психической деятельности, действительно находят объяснение благодаря такому признанию.
Наконец, третье условие значимости заключений о бессознательных психических явлениях, как причине известных фактов опыта, состоит в необходимости показать, что факты, о которых идет речь, немыслимы, или, по крайней мере, очень невероятны при других гипотезах, без признания бессознательных психических явлений. Если установлено, что в некоторых случаях подобные факты являются последствием сознательных психических явлений, то этим еще не доказано, что наше факты не могут возникнуть и вследствие других причин. Неправильно всегда приписывать одинаковые действия одинаковым причинам. В самом деле, как это уже заметил и обнаружил Аристотель, мы часто, исходя из различных посылок, приходим к тому же заключению. И тот же великий мыслитель уже заметил, что суждения, однажды полученные посредством заключения в собственном смысле слова, в следующий раз получаются непосредственно на основании прежнего опыта, или (может быть, будет правильнее сказать) – вследствие привычки. Когда известные часто упоминаемые, но вовсе не сами собою понятные принципы кажутся непосредственно ясными, навязываясь нам с почти непреодолимой силой, то в этом обнаруживается сила привычки, и, может быть, ничем иным, кроме привычки, не объясняется то, что животные, в повторяющихся случаях ожидают повторения их последствий. Но то, что здесь является благоприобретенным, могло бы быть и врожденным предрасположением к непосредственным суждениям, что все-таки не давало бы нам права говорить о бессознательных заключениях, т. е. о заключениях, посылки которых остались бессознательными.
Ни одна из различных относящихся сюда попыток доказать существование бессознательных психических явлений не выполнила сколько-нибудь удовлетворительно этого третьего условия, что и можно доказать на примере важнейших из них.
Гамильтон, а вместе с ним и другие признавали бессознательные представления потому, что при возобновлении уже бывшей последовательности мыслей в воспоминании можно, по-видимому, перескочить через целые ряды посредствующих звеньев. Этот факт,