бы на Каллинвара, который и сам был немаленького роста, сверху вниз. Вот только на ногах он не стоял, а лежал на спине с распоротым животом. Просто удивительно, как не умер еще.
– Я… – начал было юноша, но закашлялся; на губах показалась кровь.
Каллинвар положил ладонь ему на грудь.
– Молчи, не трать силы. Я задам тебе три вопроса. Кивай или мотай головой. Понял?
Юноша кивнул.
– Сильный должен защищать слабых. Согласен?
Юноша без колебаний кивнул.
– Простых решений нет. Мир не делится на черное и белое, а состоит из вечно перетекающих друг в друга оттенков серого. Согласен?
Юноша на мгновение задумался, затем снова кивнул.
Каллинвар смотрел ему прямо в глаза.
– Если мы спасем тебя, согласен ли ты отринуть свое прошлое и всё то, что тебя с ним связывает? Согласен ли ты носить на себе Печать Акерона и следовать заветам Воителя до тех пор, покуда не покинешь этот мир?
В глазах юноши мелькнула неуверенность – хороший знак. Ничтожный духом без раздумий уцепился бы за шанс на спасение, но одного желания жить мало. Нужно желание жить так, как считаешь правильным. Именно в этом и состоит главное различие между людьми.
– Знай, что если ты примешь Печать Акерона, а потом предашь дело его, то тебя лишат жизни самым болезненным способом, который только можно представить. Это тяжкое бремя. Примешь ли ты его?
Каллинвар ни на мгновение не отводил взгляда от глаз юноши, чтобы прочесть в них, насколько искренни его намерения.
– Д-да…
Юноша снова закашлялся, захлебываясь кровью.
– Прекрасно. Брат Таррон, подай мне Печать.
Приказ был тотчас исполнен.
– Последняя, брат капитан.
– Благодарю, брат Таррон, – произнес Каллинвар, беря у него из рук Печать.
Он провел перчаткой по зеленоватой металлической поверхности. Печать выкована самим Акероном и выполнена в виде эмблемы его Рыцарей: перевернутый меч, вонзенный в рассветное солнце.
– Будет больно, брат, – предупредил юношу Каллинвар. – Но путь к силе лежит через боль.
Капитан вытянул руку с Печатью перед собой, над грудью юноши, а другую положил ему на плечо.
– Не передумал?
Юноша мотнул головой. Глаза у него начали стекленеть. Он уже был одной ногой в бездне.
«Да будет так, – подумал Каллинвар. – Все Носители Печатей найдены, ряды Рыцарей восполнены. Успели до Кровавой луны».
Он положил Печать на кожаную кирасу юноши и прижал. Эмблема воссияла, словно отражая свет тысячи звезд. В ноздри резко ударил запах паленой кожи – Печать вплавлялась прямо сквозь доспех.
Раздались не раз слышанные вопли.
Глава 1. Оммский лес
Потертая рукоять деревянного тренировочного меча привычно легла в пальцы Кейлена. Мокрая от пота рубашка липла к груди, темно-каштановая челка пристала ко лбу. Отрабатывая позиции, юноша сощурился, когда в глаза ударило оранжевое солнце, поднимающееся над гребнем Волкобразовой гряды.
Отец на день отпустил Кейлена из кузни, чтобы тот мог поохотиться в Оммском лесу, однако поваляться в постели подольше не вышло. До Испытания оставалась какая-то пара недель, и Кейлен не помнил, когда в последний раз высыпался. Вместо того чтобы дарить ему сны, мозг без устали показывал, что могло пойти не так. Тренировки с мечом приводили голову в порядок. Юноша отрешался от посторонних мыслей, вдыхал прохладный утренний воздух, слушал птичьи трели, которые приносил ветерок.
Из сосредоточения Кейлена вырвал громкий топот. Затем в грудь, выбив дух, ударили массивные лапы, и юноша полетел спиной в сырую от росы траву.
– Фейнир!.. Богами молю, отвяжись! – заорал Кейлен, уворачиваясь от шершавого языка. Он мог поклясться, что волкобраз улыбается. – Каждое утро одно и то же, сколько можно…
Юноша беззлобно оттолкнул зверя и взъерошил его пепельно-серую макушку. Фейниру минуло уже четыре лета, а он всё вел себя как двухмесячный щенок. Холкой он при этом доходил Кейлену до груди и был порядка семи футов от пасти до кончика хвоста.
Фейнир заводил носом: в сад из кухонного окна потянуло аппетитным ароматом свежеиспеченного хлеба.
– Вот-вот, тебе бы лишь пожрать. А я, между прочим, опаздываю.
Кейлен подхватил лук и колчан, прислоненные к стене, а затем зашел в дом с крыльца.
Кухня была вылизана до блеска, впрочем, как обычно. На дубовых досках ни следа грязи или остатков еды, длинная изогнутая столешница в дальнем конце кухни сияет чистотой. Фрейис, мать Кейлена, склонилась над видавшим виды, но еще крепким кухонным столом посреди комнаты, растирая травы в глиняной миске. Рукава платья засучены выше локтей, золотистые волосы с проседью схвачены потертым ремешком. По кухне распространялся сладковато-медовый аромат дыхания