дрожью так, что все листья зашелестели. Вспомнился мне собственный отец Сунь Бин. Батюшка, ты на этот раз заважничал, верно, как Ань Лушань[5], переспавший с императорской наложницей Ян-гуйфэй[6], или как Чэн Яоцзинь[7], похитивший планы правителей Суй[8]. Это не предвещает ничего хорошего, трудно сохранить жизнь. Пришел на ум Цянь Дин, господин Цянь, выходец из цзиньши[9], чиновник пятого класса, начальник уезда, без пяти минут помощник правителя области, отец родной для народа, мой названый отец, старый обезьяний дух этакий. Отвернулся от меня и не признает. Как говорится, не смотри на монаха, смотри на Будду, не гляди на рыбу, нужно еще на воду поглядеть. Эй, господин Цянь… Вдобавок к личным отношениям, когда я на эти три года стала женщиной, к которой ты мог забираться на кан, вспомни и о том, что за три года ты выпил у меня столько кувшинов подогретого желтого вина, съел столько пиал жирной собачатины, прослушал столько пропетых мной отчетливо и мелодично арий маоцян. Подогретое желтое вино, жирная собачатина, женщина, возлежащая на кане. Господин, я вам прислуживала лучше, чем прислуживают государю. Господин, я поставила на кон тело, что глаже сучжоуского шелка, слаще дыни, засахаренной в гуаньдунском сахаре[10], и шла на все любовные игры, столько раз позволяла вам постичь истинно сущий Путь, столько раз давала вам возможность стать небожителем. Почему же ты не можешь быть милостивым к моему отцу? Почему ты вошел в сговор с этими немецкими дьяволами[11], которые схватили моего отца и сожгли мою родную деревню. Знай я, что ты такая дрянь безжалостная, вылила бы желтое вино в ночной горшок, закопала бы собачатину в свином хлеву, арии пела бы в глухую стенку, тело свое бросила бы псам…
2
С беспорядочным стуком колотушки наступил рассвет. Я спустилась с кана, надела все новое, помыла лицо, напудрилась, наложила румяна, втерла в голову лавровое масло. Достала из котла разваренную собачью ногу, завернула ее в листья лотоса и сунула в корзинку. С корзинкой в руках вышла на улицу навстречу все еще льющемуся с запада лунному свету и по выложенной плиткой дорожке зашагала к уездной управе. С тех пор, как отца арестовали и заключили в тюрьму, я каждый день ходила навестить его, но так ни разу и не попала к нему. Цянь Дин, сволочь ты этакая! В прошлом, если меня не было три дня с собачатиной, ты посылал за мной Чуньшэна, ублюдка мелкого, а теперь вообще стал прятаться, чтобы не встречаться со мной. А еще поставленные тобой перед воротами управы стражники с дробовиками и луками, которые всегда держались со мной особенно почтительно! Мелочь подлая! Прежде им не терпелось бухнуться на колени и отбивать земные поклоны. Теперь, морды собачьи, напускают на себя свирепый вид и норовят передо мной важничать. А ты еще взял да поставил перед воротами четырех немецких солдат с их чужеземными винтовками! Когда я с корзинкой приблизилась,