пожалуйста, мама!
– Что? Мне больно! – возмутился он, не сумев вырваться от матери.
Не слушая, она выволокла его в гостиную, швырнула, что было сил, отцу. Запутавшись в ногах, растерянный Альберт упал на край дивана и закричал:
– Мне больно! За что?
– Ты в уме, а? Ты как с ребенком обращаешься? Вставай, Берти! Не ударился?
– Лицо! Глаза!
– Сейчас, сейчас…
– Хочешь ребенка – возьми! Прямо сейчас забирай! Мисмис я не отдам!.. Куда ты пошел? Я твоя мать, ты будешь подчиняться!
От ужаса и бессилия он тихо заплакал. Лицо закрыв обеими руками, побежал наугад; плечом стукнулся о дверной косяк, локтями натолкнулся на большую дверь, открыл ее и упал, споткнувшись, на обе ладони. Он вышел в подъезд. От боли и отвращения к себе его вырвало. Потом он сидел, уткнувшись лицом в ладони, и думал о чепухе – наверное, о школьном хоре или прочитанном вечером рассказе.
Случайно задевший его приличный мужчина в пальто с меховым воротником отшатнулся.
– Кто тебя пустил? Что за вонь?
– Ну и идите себе! – немедленно огрызнулся Альберт.
– Сейчас скажу внизу!..
Сбегая вниз, он продолжал громко ругаться. Пришедшая с ним на этаж пожилая женщина с изумлением воскликнула:
– Это же ребенок Мюнце, писательский. Вы что?.. Ты себе лицо разбил? Дай посмотрю!
– Не трогайте! – Он оттолкнул ее руки и встал. – Старуха!
– Да чей это ребенок? – кричал, ничего не понимая, мужчина. – Что за хамство? Я на вас пожалуюсь! Вы уберете это или нет? Пройти нельзя!
Женщина испугалась налитых кровью глаз ребенка, даже перекрестилась. Не поворачиваясь к нему спиной, позвонила в квартиру:
– Что вы там? Ребенка потеряли!
Альберт побежал наверх. Руки у него ныли, но он сильнее хватался за перила – на случай, если откажут ноги и он опять споткнется. На последнем этаже, не имея хода дальше, на чердак, он сел и колени обхватил руками. Так его нашел отец; в уличном костюме, с волосами, уложенными для прогулки, он остановился в лестничном пролете и, заметив сына издали, позвал:
– Пошли домой! Мать волнуется. Сестру надо успокоить.
Альберт тупо на него смотрел, ничего не понимая.
– Ты себе висок разбил, я вижу. Мать вымоет тебе лицо.
– Глаза! Глаза!
– А, это. Это не так страшно.
– Я выбил их! Они выпадают! Я чувствую!
– Они не выпадают. Это от матери, у нее тоже бывает. Никто от этого еще не ослеп и не умер. Немного крови, ничего страшного. Вставай! Мне надо спешить! Да ты промерз весь! Мать промоет тебе голову, тебе полегчает, вот увидишь.
За руку Альберта провели в квартиру, в ванную. Отодвинув его отца, заняв собой все пространство крохотной комнатенки, Лина взялась за вату с перекисью.
– Он уходит, уходит! Это он виноват, он толкнул тебя. Я тоже виновата. Прости меня. Больше ты его не увидишь. Ну, будь хорошим мальчиком! Дай маме обработать твой висок…
Война тем временем шла к завершению, о чем свидетельствовали и частые поражения на фронтах, и положение