влез к ним в долги.
Именно через этих своих «друзей» он смог добиться, чтобы их с Еленой заявление приняли в ЗАГС, именно им загнал материну швейную машину, когда от него потребовали вернуть долг. Во время памятного, услышанного Еленой, ночного разговора с матерью Павел пообещал больше не фарцевать, после чего Ирина Львовна погасила все его долги, но слово своё не сдержал. А вчера и вовсе был пойман «на толчке» с другими дельцами такого рода во время вечернего милицейского рейда.
Толчком или толкучкой серпчане называли вещевой рынок. Если не считать комиссионные магазины, это было единственное в городе место, где дозволялось продавать подержанные инструменты, самодельные изделия и ношенные вещи. Именно на толкучке собирались все, кто приторговывал заграничными и дефицитными товарами. Когда требовалось купить импортную шмотку, все шли «на толчок».
Чтобы не выдавать себя, серпские фарцовщики выкладывали перед собой для прикрытия какой-нибудь бросовый товар, а сами втихаря торговали дефицитными вещами. Об этом было известно всему городу, не исключением была и милиция, которая периодически устраивала на толкучке облавы. Обычно Павел на толчке не задерживался, торговал дефицитом среди знакомых, поэтому был в сравнительной безопасности, а тут попался.
Задержанный милицией во время облавы, Розенблат всю ночь прождал в камере, пока его вызовут на допрос – в этот день улов милиционеров оказался на редкость крупным, хватали вообще всех подряд. Его отпустили только в восемь утра, после того, как был составлен протокол задержания. К счастью для Павла, ему в очередной раз повезло – ни вещичек, ни денег при нем не оказалось. Но на заметку его взяли. И написали бумагу в институт.
– Гляди, доиграешься, долбень, – тихо и зло пригрозила брату Бэлла, когда Розенблат заглянул к ней, чтобы попросить Елену вернуться в его комнату, – Ещё и нас с Ленкой под монастырь подведёшь.
– Ладно, не пыли, Белка, вечно ты гундосишь не по делу. Смотри, сама накаркаешь, – угрюмо отозвался Павел.
– Моё дело предупредить, – отрезала Бэлла и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
Елена не знала, куда прятать глаза, настолько сказанные Бэллой слова шокировали её – как содержанием, так и не в меньшей степени своим звучанием. Раньше она и не подозревала о подобных выражениях. А ещё через две недели в комнату Павла и Елены ворвалась разъярённая Ирина Львовна, едва не сметя по пути отгораживающую помещение от гостиной портьеру.
– Это что? – выкрикнула она, швырнув в лицо сына какой-то листок.
Павел поднял лист, прочёл и отчётливо изменился в лице.
– Сам разберусь, не бухти, – проворчал он.
Елена осторожно подтянула к себе бумагу и заглянула в неё. Это была повестка, в которой Розенблату Павлу Наумовичу предписывалось явиться в назначенное время для дачи показаний в рамках расследования по уголовному делу.
– В тюрьму собираешься, тэмбель? Меня