стучала на ветру по опрокинутому контейнеру для мусора. Петер Андерсон разочарованно смотрел в окно: буря разносила в клочья весь город, а он сидел в тепле и безопасности, ему не надо было никого спасать, никто не нуждался в его помощи. Ему было жаль себя, теперь он часто себя жалел, больше всего за то, что ему себя жалко. И отчаянно презирал.
Петер уволился из клуба всего два года назад, но постарел на десять лет. У него все меньше времени уходило по утрам на то, чтобы причесаться, и все больше на то, чтобы помочиться. Теперь он убирал дом, готовил еду и пек хлеб – у него хорошо получалось, благо времени на тренировку было достаточно. Мая уехала в музыкальную школу в другом конце страны, Лео сидел в своей комнате, но по большому счету был так же далеко, как и Мая. Мира осталась в офисе в Хеде, но Петер приготовил ей горячий ужин, хотя знал, что он не понадобится. Небольшие ритуалы в борьбе с одиночеством, судорожные попытки быть нужным.
«Пап, тебе есть с кем… ну, может, тебе с кем-то поговорить? Что-то ты невеселый!» – сказала Мая, когда приезжала летом.
В тот раз, покидая Бьорнстад, она обмолвилась, что ей нужно «домой», и тут же увидела, как больно ранила отца. Разумеется, он соврал, сказав, что просто устал, – а с кем ему говорить? Неужели с психологом? Это примерно как платить человеку за то, что он выслушивает твои жалобы на погоду. Как это объяснить? Его тренер в Канаде любил повторять: «На льду убивает скорость» – опасны не габариты игрока, наносящего удар, а скорость, с которой он движется. Что это ложь, Петер понял, только когда в последний раз вышел из ледового дворца. Убивает молчание. Убивает то, что ты больше не часть целого. Он ушел с должности спортивного директора по своей воле и стал работать у Миры, потому что хотел быть хорошим мужем и отцом, и ему это удалось. Он стал лучше. Но как объяснить, что он не жалеет, при том что все-таки жалеет? Он оказался не готов к тому, что его забудут так быстро.
В клубе дела шли лучше, чем когда бы то ни было. Пришли новые спонсоры, коммуна выделила поддержку, с бюджетом в кои-то веки все обстояло отлично, команда сложилась сильнейшая. Лучше и быть не могло. В прошлом сезоне они вчистую разгромили «Хед-Хоккей», практически выставили их на посмешище, – города перестали быть равными, Бьорнстад выиграл почти всю серию, а Хед опустился на дно турнирной таблицы. В этом году предстояла новая встреча, но, похоже, последняя: Хед неумолимо двигался вниз, а Бьорнстад вверх. Один клуб беднел, другой богател, все быстро менялось, еще несколько лет назад было наоборот.
Разве мог Петер признаться в том, что его подкосил успех, о котором все могли только мечтать? Что ему кажется, будто проблема была только в нем? Он прожил в «Бьорнстад-Хоккее» целую жизнь, а ушел оттуда – как сапог из воды вынул, ни следа, как будто его и не было. Постороннему хоккей может показаться дурацкой игрой – но не хоккеисту. Что такое лед под коньком, объяснить невозможно; это как рассказывать жителю подземелья, что такое ощущение полета. Что ему небо, если он его никогда не видел?
Что Петер скажет психологу? Что хочет быть нужным? Что не дотягивает? Нет. Он дотягивает. Должен дотягивать.
Буря