на свое место.
Присутствовавшие не могли воздержаться от одобрения при виде такого доказательства ловкости, тем более замечательной, что молодой человек был ранен. Но император, впав в гнев, был так ужасен, что Флавия и ее родственники вздрогнули.
– Раб погиб, – прошептала благородная римлянка.
– Этот стрелок не имеет соперников в Италии, – сказал тихо Климент. – Он, должно быть, чужеземец и не признает наших обычаев, действуя так смело и решительно.
Домициан жестом подозвал одного из своих вольноотпущенников и отдал ему какие-то приказания. Тогда Флавия упала пред императором на колени, Домицилла и консул последовали за ней, упрашивая о спасении Фелиниса.
– Встаньте! – сказал строго Домициан, – родственники цезаря не должны унижаться.
– Не покушайся более на его жизнь, – просила Флавия.
– Я хочу, напротив, убить его, как собаку, – сказал жестко император.
– Оставь его жить, окажи нам свою милость, – просили обе матроны.
– Да, милостивый император, – сказал в свою очередь Меций Карус, – пощади его.
Фаворит заступился не из сострадания к Фелинису, но для приобретения расположения Флавии.
– Это и твое желание? – спросил удивленный Домициан, не ожидавший услышать слова снисхождения из уст своего фаворита.
Затем, не выслушав ответа Меция, он добавил с ужасным смехом:
– В самом деле, к чему ему погибать? Это было бы неблагоразумно, как будто я чувствую себя побежденным этим рабом, который только случайно попал в птицу на лету.
И, обратясь к Флавии, продолжал:
– Моя благородная родственница, будь довольна, согласный с советом Меция Каруса, я не обрекаю на смерть этого молодого раба, которым ты так сильно интересуешься, хотя он этого вполне заслуживает. Но прежде чем позволить ему удалиться, я хочу запечатлеть на нем неизгладимое доказательство моей ловкости, чтобы на будущее время он воздержался от подобного нахальства.
И, повернувшись снова к фавориту, император сказал ему:
– Притащите этого негодяя к дереву и привяжите его правую руку к стволу так, чтобы он не мог ею двинуть.
Меций Карус отдал должное приказание, и Фелинис, не сомневавшийся более в жестокости тирана, не сопротивлялся.
Домициан, натянув снова свой лук, сказал племяннице Климента:
– Гляди лучше на этот раз, Флавия. Я буду стрелять во второй сустав большого пальца.
Римлянка хотела остановить императора, но он не слушал ее. Целясь продолжительно и с большим старанием, он пустил стрелу, которая попала в назначенное место с удивительною точностью[4].
Большой палец раба отделился от руки. Все присутствовавшие, исключая Климента и его спутниц, выказывали удивление. Меций Карус сильнее других выражал восторг от такой ловкости.
Удовлетворенный тиран улыбался.
– Квинтилиан, – сказал он, – ты можешь описать это в своих сочинениях; урок, данный мною, красноречивее всяких